Вечером идем на концерт баальбекского фестиваля. В 1955 году театр впервые выступил с «Троянской войной» Жпроду и «Антигоной» Ануя на подмостках храма, и с тех пор каждое лето там даются концерты и театральные постановки, в 1957 году получившие название «Международный фестиваль Баальбек». Из года в год популярность этих фестивалей растет. Здесь выступали с гастролями известные во псом миро художественные коллективы, такие, как балет московского Большого театра, ансамбль «Березка», королевский балет Великобритании, парижская опера, «Балет XX века». Здесь восторженно аплодировали также оркестру лейпцигского Гевандхауза.
Мы собрались слушать самую известную современную арабскую певицу — Умм Кульсум из Каира. Она умерла в начале 1975 года. Все 4000 мест проданы, хотя несколько подростков еще слоняются поблизости у входа и шепчут «Do you want ticket to see Oum Koulsoum?» («Не хотите билет на Умм Кульсум?») Я справляюсь у одного из них о цене. Он требует с учетом наценки примерно 25 марок. День у этих ребят прошел успешно: желающих приобрести билеты здесь предостаточно.
Солнце зашло, ночная тьма спустилась на Баальбек. Бесконечная цепь автомобилей ползет, словно светящийся сказочный дракон. Никогда раньше я не видел столько лимузинов. Куда ни глянешь — лакированная сталь, сияющий хром, сверкающее стекло. На многих машинах флажки-вымпелы: это послы аккредитованных в Бейруте или Дамаске государств, приехавшие послушать звезду Востока и показать себя или туалеты супруги.
Великолепие и богатство, переливающиеся из мощных легковых автомашин в театр, едва ли можно описать. От темных и светлых волос, от стройных и полных ног, от гладких и морщинистых шей исходят блеск и сияние. Большинство женщин в длинных туалетах. Драгоценные меха надежно защищают от вечерней прохлады. Мужчины в основном в смокингах, многие — в цветных. Мы не сразу привыкаем к этой «ярмарке тщеславия» и чувствуем себя неловко среди шумных экспонатов. К счастью, у нас при себе оказались галстуки, которые мы в спешке с трудом просовываем под воротник.
Сейчас вход в театр не через пропилеи, а через туннель длиной метров в сто, протянувшийся сквозь громадный фундамент алтарного двора, мимо подвальных помещений, служивших раньше лавками и пристанищем для пилигримов. Когда мы снова выходим наружу, пас ослепляет свет десятков прожекторов, направленных на античные строения. Лестница, ведущая в храм Вакха, служит сценой. На площадке перед ней, перпендикулярно высокой каменной стене, отгородившей алтарь, поставлены ряды стульев. Наши места в последних рядах, и нас, к счастью, больше не окружают снобы из Европы и из-за океана, мы — среди арабов, пришедших послушать высокопочитаемую певицу. Это по большей части мужчины, и лишь изредка то тут, то там я замечаю среди них женщину.
Картина, открывшаяся нашему взору, незабываема. На правой стороне, в глубине, освещенные прожекторами, устремляются в ночное небо шесть колонн храма Юпитера. Перед нами возвышается колонный фасад храма Вакха, окаймляющий сцену. Слева в противоположность роскошной архитектуре храмов стоит арабская башня, скромное крепостное строение времен династии Мамлюков.
Тишина опустилась над рядами, как только небольшой арабский оркестр начал располагаться над храмом. И тут же взрыв аплодисментов: появилась звезда. Умм Кульсум выходит на сцену. Ахмед предупредил меня, что это не молодая эстрадная звездочка. Статная, уже пожилая женщина появляется на ступенях храма. Ахмед говорит, что ей больше шестидесяти. Мы сидим слишком далеко, чтобы определить ее возраст, по, может быть, так оно и есть — ведь свои первые лавры она пожинала уже в 1934 году. Умм Кульсум начинает очень тихо выводить чуждую, непривычную европейскому уху мелодию. Звуки вливаются друг в друга, ряды их часто повторяются. Инструменты сопровождают голос той же мелодией, иногда лишь в другой тональности. Глухие и звонкие удары, выбиваемые на барабане, задают ритм, Низкий голос становится полнее, громче. Песня длится уже более десяти минут. Неожиданно в конце песенной фразы раздались аплодисменты — из наших, из последних рядов. Голос Умм Кульсум укутывает, как одеяло, обволакивает людей, сидящих вокруг меня. Они ослабляют узлы галстуков и восхищенно смотрят на сцепу. Даже Ахмед — обычно олицетворение флегматичности — отбивает на своих коленях ритм песни, и глаза его блестят. А сильный голос ведет фразу за фразой все той же песни. Когда певица наконец заканчивает, аплодисменты перекатываются вперед, к сцене, и даже дамы и господа из высшего общества в своих парадных туалетах загораются и с энтузиазмом аплодируют вместе с остальными.