И Павел стал требовать.
Утром он терпеливо выстоял длинную очередь у кабинета врача. Врач, седая женщина лет семидесяти, не меньше, задыхающаяся от астмы, сгорбленная, которая сама должна бы жить здесь в качестве отдыхающей, взглянула на молодого Мамыкина с явным, как ему показалось, недружелюбием.
- На что жалуетесь, молодой товарищ?
- На травму.
- А что с вами случилось?
- Голова болит.
- Вы лечились? Случилось что?
- Лечился в больнице. Был удар по голове в цеху.
- В цехе? Вы - рабочий?
Павел промолчал. Врач заглянула в документы Мамыкина, в медицинское заключение, прилагаемое к путевке, и спросила снова:
- Сильно болит голова?
- По-разному.
- Часто?
- Вот посидел у вас в очереди, и опять заболела.
- Очередь... да... одна я здесь,- начала оправдываться старая женщина.Очереди большие. Вам бы в санаторий надо, а не в дом отдыха, там - лечение.
- Начальству виднее, куда посылать,- дерзко сказал Павел.
- Начальству? - удивленно переспросила женщина и опять посмотрела в его анкету.- Мо-олод! - покачала она головой, увидев его год рождения, и словно задумалась: продолжать ли называть этого дерзкого мальчишку на "вы" или разговаривать с ним, как принято разговаривать со школьниками.- До чего молод! - еще раз протянула она.
- Молод, значит, и лечить не надо? - спросил Павел.
- Нет, лечить мы тебя будем,- решительно перешла врач на "ты".- Будем лечить. Только без лекарств. Отдыхать будешь, гулять, много кушать, заниматься физкультурой, обтираться холодной водой. А снег выпадет - на лыжах пойдешь. Аппетит хороший?
- Аппетит ничего, есть могу.
- Ну вот и будешь много есть. Обязательно принимай рыбий жир, он с витаминами. И воздух тут витаминный, смоляной с фитонцидами. Дыши глубже. Я тоже здесь живу из-за воздуха. Он лучше всякой пенсии. Люблю запах живицы. Ну иди, все!
- Как все?
- Все! Иди гуляй. Следующий! - крикнула врач в дверь уже мимо Павла, не глядя на него.
* * *
Из-за сырой, мозглой погоды отдыхающие сидели в парковых беседках и в главном здании - в коридорах, в комнатах общего пользования. Играли в шашки, в шахматы, катали на маленьком бильярдном столе светлые подшипнички, не крупнее пушечной картечи,- на приобретение большого бильярда профсоюзных средств пока не хватало. Кое-кто сидел по углам, на стульях и диванах, либо у светлых окон, читали книги.
Никаких знакомых здесь у Павла, конечно, не оказалось. Не было и сверстников. Но он не унывал. Последнее обстоятельство ему даже льстило - он тут самый молодой, значит, самый удачливый. Скрытого ликования его не испортили даже грубоватые слова рыжего бородача с рыжими глазами и рыжими волосами на руках:
- Рано ты, паренек, начал по домам отдыха ездить, голова бы не закружилась.
- Из-за головы я и приехал.
- А что у тебя с ней?
- Травма.
- На работе получил?
- Да.
- Вершиной прихватило или комлем?
- Не, не в лесу.
- Значит, на сплаве? Или в конторе служишь?
- Не, в цеху.
- Так, понятно. Ну ничего, вылечат. Только маху дал, парень. В другой раз проси путевку в санаторий. Государство у нас богатое!
Павел не ответил, но совет запомнил.
За обедом в столовой не оказалось рыбьего жира. Павел не забыл, что ему врач советовала обязательно принимать рыбий жир, и хоть не любил ни вкуса, ни запаха его и, возможно, даже не стал бы пить ежедневно да еще трижды, но раз жиру не оказалось, Павел потребовал, чтобы ему дали его.
- Положено - значит, подай! - сказал он официантке - низкорослой, некрасивой и, вероятно, потому много кокетничавшей, грубо накрашенной и мелко завитой девушке Фросе.
Фрося обиделась.
- Во-первых, я тебе не "ты". А во-вторых, где я тебе возьму рыбий жир, я не рыба.
- Какое мое дело,- сказал Павел.- Положено - подай!
- Что значит "подай"? - возмутилась Фрося.- Я тебе не лакейка какая-нибудь и не куфарка. Я такая же служащая, как и ты.
- Вот и служи,- сказал Павел.- Ты к чему приставлена?
- Не к тебе же!
- Нет, ко мне. Тебе государство за что деньги платит?
- Много я получаю! - разбушевалась Фрося.- Ученый приехал.
- Где мой рыбий жир? - настаивал Павел на своем.
Вокруг одобрительно засмеялись.
Послеобеденный тихий час отдыхающие обязаны были проводить на открытой веранде. Павлу отвели плетеный лежак, старенькая няня показала ему, как пользоваться спальным ватным мешком; на первый раз сама помогла ему залезть в мешок, застегнула все пуговицы и затянула все шнурки на нем.
Густо, бархатисто шумели влажные сосны, мелкий осенний дождик шебаршил на дощатой крыше, то затихая, то усиливаясь, водяная пыль пронизывала воздух, он становился зримым. А в ватном мешке было и тепло и сухо, и Павлу приснился добрый сон.
Опять поет колокольчик, дорога постепенно становится грязнее. Деревня. Перелески. Поля. Изгороди.
Возница понукает лошадь, на подъемах соскакивает с козел, идет пешком.
Павел поначалу чувствовал себя неловко, потом осмелел, высвободил левую ногу и свесил ее снаружи корзины - так ездят люди, знающие себе цену: районные уполномоченные, председатели колхозов.
И вот уже слышен не робкий звон колокольчика, а требовательный, резкий звук автомобильного сигнала, и тарантас уже не тарантас, а легковая автомашина. И восседает в ней, мягко откинувшись на спинку, не какой-то Пашка Мамыкин, а Павел Иванович - не то директор, не то секретарь райкома...
...Шумят влажные сосны, идет мелкий дождик. Людмила Константиновна накрывает колени Павла тулупом, а он с сочувствием смотрит на девушку-возницу, которая опять одна бредет по грязи сбоку лошади...
- Садись рядом со мной,- говорит он ей.- Что ж ты в люди не выбилась? Хочешь я тебя научу?
Девушка благодарно садится рядом, прижимается к нему, а Людмила Константиновна залезает на козлы и погоняет лошадь. Она же первая замечает на дороге узелок и показывает на него кнутовищем.
- А ну, подними! - приказывает Павел.
Людмила Константиновна, не слезая с лошади, поднимает кнутовищем узелок. А узелок этот оказывается бабушкиным платком, а в платке - деньги.
- Возьмите, Павел Иванович, это ваши деньги! - говорит Людмила Константиновна.
Павел набивает деньгами карман и выбрасывает старый платок на дорогу. Платок на дороге опять свертывается в узелок, а в узелке опять деньги. Тогда Павел слезает с лошади, чтобы поднять узелок, и видит, что грязь на дороге тоже деньги. Он собирает их - мокрые, мятые рублевки и десятки - и развешивает на оглоблях, на ободах колес, на дуге, как выстиранное белье для просушки.