На пристани людей было меньше. Они махали белыми платочками, кричали «Прощай!» и «До свидания!», плакали, улыбались, выкрикивали чьи-то имена.
- А нас никто не провожает, - заметила маленькая Элизабет.
Она посмотрела на обнявшихся родителей, стоящих тут же. Отец и мать ласково ей улыбнулись.
- Это потому, что мы уезжаем втроем, всей семьей, - сказала Катрин.
- А почему дедушка Туан с дядей Жаном не приехали?
- Билеты на поезд до Гавра и обратно стоят слишком дорого, - пояснил Гийом.
Элизабет подавила вздох. Ей очень хотелось радоваться, но какое-то непонятное чувство мешало этому, тяготило душу. Она не смела поднять глаза на отца, так ее напугали синяки, обезобразившие его лицо.
Мимо них прошел молодой матрос, коснулся своего белого берета, задорно улыбнулся.
- Мадемуазель отправляется в Америку? - спросил он. - Я тоже. Это мое первое большое плаванье на «Повелителе морей», как его зовет наш капитан.
- «Повелитель морей» - это замечательно! - отозвалась Катрин, с нетерпением и радостью ожидавшая, когда судно наконец отчалит.
Моряк отсалютовал и ей, после чего удалился. Теперь к молодой семье подошел скромно одетый мужчина.
- Надо признать, судно знатное! - сказал он, протягивая руку Гийому. - Нарвались на неприятности?
- Увы! В порту, возле складов. Меня ограбили.
- Такое часто бывает, со всей этой сумятицей при погрузке, между железнодорожным вокзалом и пристанью. Лучше поостеречься… Ну хоть целы остались, - заключил его собеседник.
- Только потому, что подоспел какой-то железнодорожник и эти негодяи разбежались. Я еле смог подняться. Еще чуть-чуть, и мы бы никуда не поплыли, остались во Франции.
Катрин предпочла бы разделить исключительно с мужем и дочкой знаменательный момент, когда судно выходит из порта, направляясь к огромному океану. А вот их незваный спутник, похоже, был настроен поболтать.
- Компания даже не вернула бы вам стоимость билетов, - заявил он. - Вот была бы жалость, пропусти вы отплытие! Грузоподъемность нашего корабля 6726 тонн, а паровая машина - мощностью в 9000 лошадиных сил. Считается, что он может перевозить более тысячи пассажиров и две сотни членов экипажа. Я навел справки!
«Шампань» между тем поднимала якорь. Корпус тяжелого судна содрогнулся, и вдалеке, на линии горизонта, небо стало сливаться с сине-зеленой водной гладью.
В конце концов, Катрин увела мужа и дочку к носу корабля.
- Какое счастье! - воскликнула она, смеясь. - Гийом, мы наконец уезжаем! Элизабет, милая, смотри - чайки! Она такие же вольные, как и мы!
Над пароходом кружила целая стая птиц, выписывая зигзаги между четырьмя его мачтами. Оглушительный гул двигателей вызвал радостный отклик на пристани, от которой громадное судно медленно удалялось.
- Через десять дней мы увидим Нью-Йорк и статую Свободы, освещающую мир! - восторженно подхватил супруг. - Элизабет, моя принцесса, скажи «До свидания!» стране, в которой ты родилась!
- Хорошо, папочка, но как? - отвечала девочка, зачарованная глухим плеском волн о гигантский борт парохода.
- Помаши провожающим ручкой!
Элизабет тут же послушалась, и ясный взгляд ее голубых глаз устремился в сторону удаляющегося причала.
Рассмотреть на нем людей становилось все труднее. На всех парах «Шампань» ринулась в атаку на Атлантический океан.
Гийом заключил жену и дочь в объятия. Он чувствовал себя сильным и был полон надежд. Теперь у них начнется новая жизнь…
Пассажиры постепенно покидали палубу. В соответствии со своим социальным статусом они расходились по каютам: кто в первый класс, кто - во второй. Катрин сознательно оттягивала момент, когда им придется спуститься в самый нижний отсек, отведенный для беднейших вояжеров. Вокруг них и повсюду на судне экипаж занимался своим делом, и это выглядело как концерт, где каждый музыкант досконально знает свою партию.
- Пора и нам занять свои полки, - шепнул ей Гийом. - Заодно приведем себя в порядок. Мне это точно не помешает!
Катрин кивнула. Про себя она решила быть сильной и поддерживать мужа: Гийом не подавал виду, но молодая женщина догадывалась, что он очень расстроен. Сокрушаться вслух он не стал, но потеря часов и золотого медальона очень его огорчила.
- Ты - сама доброта, - прошептала она ему на ухо. - Это так несправедливо, что тебя ограбили!