Он обещал, что не тронет меня.
Но я не обещала.
И не нужно слов, никому из нас больше не нужно слов.
Мы понимаем друг друга больше чем когда-либо.
Квент бросает кожанку под ноги, рубашка через миг оказывается там же. Я запрокидываю голову, когда он поднимает меня на руки и прижимает к горячей груди. Звёзды мерцают белым за коконом драконьей энергии. Защита от ветра, дождя и даже пуль.
Он целует меня в шею, сильно, но почему-то не больно. Чувствую кожей широкую ухмылку. Дрожь тигровой лилией расцветает в теле.
Наконец, когда я оказываюсь на его куртке, к груди подбирается страх.
Досадливо цокаю, словно очередной одноклассник пристаёт с вопросами и лезет не в своё дело. Чтобы отогнать это, вновь притягиваю Квента к себе, целую в губы, запустив пальцы в тёмные волосы. Рыкнув, кусаю до крови.
Кровь солёная растекается по языку.
Он гладит меня по бёдрам, слегка их сдавливая.
А затем… затем я ощущаю его везде. Будто всё внимание огромного дракона сосредоточилось на моём теле.
— Чем сильнее медлишь, тем больше пугаешь! — царапаю ногтями его спину.
— Хочу растянуть момент.
Он расстёгивает ширинку на моих джинсах и, не торопясь их снимать, проходится по внутренней стороне бедра, затем гладит чуть выше, вырывая полустон-полувсхлип, заставляя вновь вцепиться, а затем и вовсе заскулить.
Движения неаккуратные, но мне хорошо. Поцелуи безболезненно плавят кожу, мир перед глазами тоже не слишком стабилен. Цветовые пятна, рычание, тёмный взгляд, шар энергии над нами, что на самом деле — его сложенные крылья.
Одно биение сердца на двоих.
Мои джинсы летят к чёрту, остаются лишь пошлые красные колготки, его снимаю сама, встав на колени, заставив его подняться, чтобы мне было удобнее целовать пресс и спускаться языком ниже.
Когда одна сила на двоих, одно сердцебиение, одни мысли, когда всё на своих местах… страха и сомнений просто не остаётся.
И боли тоже нет.
Квентин нависает надо мной. Поцелуи падают на грудь, ключицы, шею, задерживаются на губах. Привкус соли и металла на языке. Глубокий толчок. Ногти впиваются в его спину от удовольствия. Не стонать просто не получается. И стоны, в отличие от звучания слов, выходят красивыми.
Он не жалеет меня, не осторожничает, потому что мы сейчас — не совсем мы.
Потому что мне не больно.
Потому что я хочу большего.
Даже если это меня убьёт.
И когда становится совершенно невозможно, когда пламя внутри нас грозит спалить всё дотла, я меняю положение и оказываюсь сверху. Мы словно оголённые провода. Квент всё чувствует, Квент позволяет. Я целую его глубоко и медленно, двигаясь в такт собственного языка, пока мир… наконец… не… схлопывается.
Глава 11. Утро
Раннее утро можно терпеть, если не ложиться спать.
Мы приходим в себя лишь к рассвету. Пальцы, руки, ноги, всё смешалось в одну кучу, в единый организм. Звучит страшно, но до какого-то момента ощущается безболезненно и естественно. С трудом размыкаются объятья. Солнце медленно поднимается. Оно словно желток с кровавыми прожилками, скворчащий на сковороде. Сегодня будет жарко.
— Надеюсь, — произношу без эмоций, — наш секс не повлияет на климат.
Квентин смеётся хрипло, ошпаривает меня взглядом, подаёт джинсы и рубашку.
Он потягивается, стоя у края. Я наблюдаю за тем, как мышцы играют на его широкой спине. Зря только обламывала соседку — она вполне могла оставить Брендона на ночь.
Дракон оборачивается, когда я заканчиваю одеваться. Рядом валяется красная сетка порванных колготок. Ветер слегка сдвигает их. Я вспоминаю один из моментов ночи, и чувствую, как к лицу подступает краска.
Стыдно.
Наверное, это нормально.
— Это ничего не значит, ясно? — произношу спокойно, когда он подходит ко мне, кладёт горячие ладони на плечи, приобнимает и целует в растрёпанные волосы.
— Ты жалеешь?
Вспоминаю слова Мии и качаю головой. От движений она не болит. Странно.
— Нет. И мы, конечно, ещё повторим до праздника. Но с истинностью ничего не изменилось. Да и… В общем, херово, если тебе придётся это объяснять своей невесте. Но давай без претензий друг к другу. Было и было, ага?
Он смотрит на меня с полуулыбкой на красивых губах, как на маленькую девочку, которая рассказывает ему свои сопливые фантазии о розовых замках, единорогах и… ну да, драконах.
— Ага, только мы истинные.
Солнце встаёт над руинами моей жизни.
Отчего-то хочется крикнуть, что узнала его отца на фото. Он даже не знает, как мне плохо каждую минуту рядом с ним. Плохо из-за того, что хорошо.
Я просто чокнутая.
Квенту не повезло. Он ведь такой хороший. Это мысль вдруг начинает жечь изнутри, я нервно смеюсь. Да, досталось же чудо-юдо парню…
Он даёт просмеяться.
А затем целует. С щемящей нежностью касается губ, прижимая к себе. Я таю и не сразу замечаю, как оказываюсь в его руках. Он выносит меня из здания, которое не рушится, не взрывается символично позади, оставляя всё прошлое в прошлом. Нет, также стоит. Но что-то всё же изменилось. Во мне.
— Позавтракаем?
— Только не в твои рестораны.
— Уютное кафе?
— А, может, в бургерную?
Он присвистывает.
— Я ела гамбургер в приюте всего один раз. Какая-то акция была, приехали люди с фастфудом в контейнерах, с камерами. Репортаж снимали или типа того. Половина детей передрались тогда. Одному мальчику выбили глаз.
— Совсем?
— Ну да, его потом так и называли — одноглазый Джон.
Жуткая история, но мы с Квентом смеёмся, лично я — до слёз.
— Думаешь, я совсем дикая, да?
Это спрашиваю уже тогда, когда подъезжаем к нужному месту. Довольно неказистой бургерной с нелепым маскотом, раздающим флаеры. Утро, а духота стоит страшная, что с ним будет к полудню страшно представить.
— Я часто бывал здесь раньше, — говорит Квент, будто отвечая на мои слова. — После отходняка, в общем… есть хочется зверски. Как можно больше и жирнее. И я там был не один такой.
— И ты привёз меня сюда?
— Да.
— Хорошо, пошли.
Мы целуемся, прежде чем выйти из машины. И за столиком на имитации террасы. В моём стакане капуччино, на подносе — самый обычный бургер, какой был и в приюте, картошка-фри и три пончика в сахарной пудре. У Квента то же самое, но картошка больше, а рядом с ней — салат.
И эти пятнадцать минут в забегаловке — одни из лучших в моей жизни.
Наверное, есть в мире всё же какой-то баланс, потому что как только мы выходим, обсуждая, влетит ли нам от Седрика и стоит ли ехать в Драгон-Холл или прогулять, у Квентина звонит телефон.
Это его отец.
Я понимаю это сразу. И сразу же деревенею. От лёгкости не остаётся и следа.
Когда разговор заканчивается, дракон убирает телефон в карман и непринуждённо улыбается.
— Так что мы решили?
— Что случилось?
— Ничего особенного.
— Я же вижу.
Он останавливается у машины и переводит на меня тяжёлый взгляд.
— Радион в больнице.
— Что случилось?
— Передоз. Его едва откачали. Но уже всё нормально. Не думай об этом.
Какого чёрта? Мы виделись совсем недавно, он не выглядел… хотя…
— Ты расстроен, — вглядываюсь в Квентина.
— Отец сказал, что он сделал… сделал это специально.
Глава 12. Любовь убивает? (1)
Отец позвонил Квентину, потому что его не волнует, что сын с Радионом больше не в ладах. Они из одной касты. И Квенту зачем-то нужно явиться с цветами, апельсинами и всем прочем. Якобы узнать о самочувствии, принести домашку, проявить… лояльность.
Злые искорки мелькают в разных глазах моего дракона.
И всё становится только хуже, когда я прошу:
— Пойду с тобой, дашь мне с ним поговорить? Одной.
Он за рулём, я сижу рядом, обняв себя за колени, рассматривая босые ноги на кожаном, горячем кресле.