Воспоминания свербят холодом. И это, видимо, отражается на лице, потому как Квентин выгибает бровь, касается моей щеки костяшками пальцев (в которых рукоять ножа) и молчит. Словно ожидает ответа на немой вопрос. От меня.
Пульс вновь учащается, дыхание сбивается — всё как по учебнику.
Дурацкая я.
Его взгляд обжигает, хочется поддаться вперёд и...
Его рука оказывается на моём бедре, пищит духовка, и я... Роняю на пол корзину с фруктами. Он выгибает бровь, сцепляет зубы и слегка отстраняется.
Я пишу в блокноте: «Так и знала, что у тебя какой-то невроз».
— Отчего же?
«Всё слишком аккуратное».
— Я люблю порядок.
В этих словах есть что-то опасное и болючее, хотя я и не могу понять что именно. Он не продолжает готовить, но и нож не отставляет в сторону. Смотрит на меня. Я чувствую это, но сама сверлю взглядом блокнот.
Ручка зависла над чистой страницей.
Хочется ответить: «Тогда почему в твоей башке такой кавардак? Почему я здесь? И вообще какого...»
Но я боюсь, что этот разговор зайдёт куда-то не туда, а потому вместо ответа скидываю на пол ещё и штуку, в которой стоят глянцевые журналы.
Он усмехается.
— Ты — хаос, Айрис.
И тебе ведь не нравится?
Правда?
Он отставляет нож в сторону. Будто только сообразив, что вообще его держал. От горячих пальцев слегка пахнет луком и чесноком. Я чувствую, потому что Квент касается моего лица. С какой-то невозможной осторожностью и нежностью.
Так, будто собирается...
— Могу я...
...поцеловать?
Неужели я действительно могу поддаться?
Неужели мне хочется прижаться к этому парню?
Несмотря на то, какая я. Как убеждала себя, что мир жесток, а жизнь бессмысленна.
Несмотря на то, что почти его не знаю (только тупая вера в него свербит под рёбрами, только запах хвойного леса дурманит голову, только...).
Несмотря на то, что он дракон.
Я никогда этого не узнаю, потому что Маргарет Бауэр эффектно откашливается на пороге, и Квентин отстраняется.
К его чести — медленно.
Он бросает на меня тяжёлый взгляд, прежде чем обратить внимание на мать.
Я подхватываю рюкзак и собираюсь выбежать из кухни.
Она ловит меня за плечо. И крепко сжимает. Больно.
— Туалет дальше по коридору, по двери поймёшь, девочка...
Киваю, и лишь спустя несколько безумно долгих секунд Маргарет разжимает холодные, цепкие пальцы
— Возвращайся, — припечатывает Квент.
Красные ленты его голоса вьются в моих иссиня-чёрных волосах. Обвиваются вокруг горла, заставляя остановиться посреди коридора и отдышаться.
Не то чтобы мне нестерпимо хочется в туалет.
А вот избежать неловкой ситуации — да.
Впрочем, я могу чуть больше врубится в происходящее, если сделаю несколько шагов назад и спрячусь за лестницей возле двери в кухню.
Действие укола Радиона как будто начинает сходить на нет, я чувствую подступающую боль и сажусь прямо на пол.
Надо отвлечься, чтобы не стало хуже...
И есть на что.
— О чём ты вообще думаешь? — повышает голос Маргарет.
— Я не хочу сейчас это обсуждать.
Квент на удивление твёрд, и звуки такие, будто этот разговор не мешает ему вносить последние штрихи в наш будущий ужин.
— Ты сын своего отца, у тебя прекрасное чутьё и большая сила.
— Мы этого не знаем наверняка.
— Я знаю прекрасно, как ты мучаешься, — парирует она. — Город возлагает на тебя большие надежды. Именно ты должен стать якорем стабильности. Поэтому я спрашиваю ещё раз — она твоя истинная?
— Узнать точно это можно будет на Дне Света. Но, судя по тому, как описывали всё вы с отцом, нет.
— Ты уверен? Не чувствуешь связь? Я ведь говорила, это так ощущается, будто твоё тело стало в два раза больше. И ты даже можешь видеть глазами истинной в некоторых случаях. Одно целое...
— Прошу тебя, — Квентин злится, почему-то последние слова матери его явно бесят. — Нет, она просто нравится мне.
Молчание.
Несколько тяжёлых мгновений.
А затем Маргарет произносит:
— Как Диана?
— Это здесь причём?
— Милый... — она вздыхает. — Ты... конечно, тебе могут нравиться другие девочки. Пока ты не нашёл истинную — это абсолютно нормально. И ты можешь нравиться им тем более. Но я не хочу, чтобы ты запутался и натворил глупостей. Тем более когда уже через несколько дней точно встретишь свою избранницу, а с ней и развернёшься в полную силу...
— Я не собираюсь путаться.
— Тем более после того, что произошло с Седриком... Положение нашей семьи пошатнулось. Скоро вообще можно будет говорить, что мир в опасности. Я не понимаю, почему это никого не волнует... Сынок, не злись на меня, но зачем ты привёз сюда эту бедную девочку?
Как мило, однако, она меня назвала.
— А что если она мне лорелэя?
Маргарет снова молчит некоторое время, прежде чем ответить:
— Нет... Я уверена, что их никогда не существовало. Этот термин нужен, чтобы прикрыть сбои в системе... Но ведь... не будет никаких сбоев, верно?
— О чём ты?
— Были случаи, когда истинность была бракованной. Или это было связано лишь с психикой дракона, а не силой. Но... эти мальчики внушали себе, что любят других, отказывались от истинных...
— Это невозможно.
— Во всяком случае, я слышала о подобном. И, как ты понимаешь, такие выкрутасы обыкновенно заканчиваются смертью.
На этот раз молчит он.
— Квентин? — торопит Маргарет.
— Она нравится мне. Я хочу помочь ей. Поэтому привёз. Это всё.
Она вздыхает.
— Делай, что хочешь, но пообещай мне, что сделаешь правильный выбор, когда придёт время.
Что? Что, чёрт возьми? Это вот так элегантно она позволила ему спать со мной до поры до времени?
Возиться с помехой. С калечной девочкой, которая не будет иметь никакого значения, после Дня Света.
Ну, или окажется сестрой, или как там её.
Запасным вариантом...
Шипастая боль нарастает, за ней я не слышу перестукивания каблучков и затишье. Маргарет остановилась. Остановилась напротив меня.
Взгляд ошпаривает. Холодом. Красивые губы кривятся.
Она ничего не говорит.
И через минуту просто уходит.
Волнуется за сына, понимаю, но я не вешалась к нему на шею, и если он окажется бракованным, как она выразилась, это не будет моей виной.
Но по щекам отчего-то текут слёзы.
В горле застревает ком.
Обидно.
Хочется спрятаться, но будет не очень, если Квент снова найдёт меня заплаканную и забившуюся в угол.
От воспоминаний о том, как он говорил со мной в школе, в тёмном углу, как защищал перед училкой, как угадывал имя... Становится тошно. Рот наполняется слюной, как бывает, когда...
Сдерживаю подступающий к глотке завтрак, с трудом добираюсь до туалета и там...
В общем, не знаю, сколько времени проходит, прежде чем мне становится легче.
Я умываюсь. Смотрю на себя в зеркало, опираясь слабыми руками о раковину.
Уродка. Под тонкой, бледной кожей, кое-где разорванные капилляры, проглядывают вены, сочатся кровью мелкие ранки, под глазами чёрные синяки.
А сами глаза вообще моя боль.
Ненавижу этот взгляд, что будто за белой плёнкой.
Бледно-голубые, круглые и такие... будто я — мёртвая рыба.
Кроме этого не могу нормально оценить свои черты, лица для меня будто больше нет, всё на себя перетягивает разрушение.
Скорее бы это закончилось...
Боже, Айрис, никто тебя не спасёт, ничего не изменится, каждый раз, когда ты будешь выходить из тени, тебя будут использовать.
Будут обижать...
Как же жалко это звучит.
— Ты в порядке?
Голос Квентина. Вздрагиваю. И невольно усмехаюсь: придурок ответа ждёт что ли?
Умываюсь ещё разок ледяной водой, шмыгаю носом, набираю полную грудь воздуха (чувствую из-за этого боль), выдыхаю и, наконец, отпираю дверь.