— Плохо спала?
Передёргиваю плечом.
— Девять утра. Я решил, что у тебя здесь нет будильника, а, значит, нужно тебя подстраховать. Квент вернулся с пантерой. Я слышал, как он спрашивал о тебе у директора. Что у вас происходит?
Я не выдерживаю и прикладываюсь к стакану с соком. Пить хочется дико. Ди наблюдает за этим с нескрываемым удовольствием.
— Если тебя всё устраивает. Устраивает его преследования — окей, я постою в сторонке. Навязываться не собираюсь.
Ставлю стакан с громким стуком обратно. Нахожу в рюкзаке дурацкий блокнот и перевожу хмурый взгляд на незваного гостя.
Он подходит ближе, смотрит ледяным взглядом сверху вниз и облизывается.
А затем просто до одури произносит, передёрнув плечом:
— Будем встречаться? Спрашиваю в последний раз.
Я поджимаю губы. К глотке подкатывает лёгкая тошнота. То ли из-за сока, то ли из-за его надменного вида.
Но всё же вывожу на помятом листке:
«Да».
Глава 17. Веселимся
Я чувствую то, что неправильно. Дальше мой мир будто кто-то поставил на быструю перемотку.
Сразу же после решения торчать рядом с Ди, чтобы отвлечься от Квентина, чтобы не отнять у планеты очередного дракона, чтобы не стать роковой ошибкой.
Он уверен, что я — не его истинная. А дракон всегда знает лучше. Значит, нужно держаться подальше.
И пусть плохой парень в чёрной кожанке, от которого пахнет дымом и ментолом, станет стеной между нами, потому что себе я больше не доверяю.
Мои мысли заняты этим, заняты маленькой, никчёмной драмой.
И я совершенно забываю о своей собственной судьбе. Стану ли я истинной? Останусь ли в Драгон-Холле? И что будет после?
Ди садится прямо на пол и смотрит на меня уже снизу вверх, внимательно и пугающе. А я, вообще-то, поесть собираюсь. Он пальцами касается моих бедёр, они бледные с ломкой, тонкой кожей. Тут же остаются красные следы. Ему очевидно нравится, а я закашливаюсь, подавившись яичницей.
Неловко и смешно.
А, впрочем, он сам напрашивался на эти «отношения». Хотел девушку, которая разваливается от одного чиха, не то что прикосновения? Получай.
Но всё же нужно уточнить.
Коряво пишу в блокноте:
«Никакого секса. И поцелуев. И вообще...»
— А зачем тогда? — он выгибает красивую, светлую бровь.
Передёргиваю плечом. Мне вот отвлечься надо от полузнакомого идиота, эротический сон напугал до чёртиков. Никогда такое раньше не снилось. Так что пусть сыночек верховного судьи меня развлекает.
А если не хочет — знает, где дверь.
Он усмехается.
— Может быть, я заставлю тебя передумать, а?
Мне интересно, для чего он так старается, почему суёт свой очаровательный носик в мои дела и дела Квентина?
«Зачем тебе всё это?»
Выписываю в блокноте после того, как закончила с завтраком — с трудом запихала в себя четверть порции.
— Хочется. А я всегда добиваюсь того, чего хочу.
Его родителям стоило бы озаботиться склонностью сына к некрофилии.
Ох уж эти причуды богатых.
За руку, как в первый раз, он провожает меня до кабинета директора на первом этаже. Целует пальцы, будто — опять же — снимается в каком-то сопливом фильме, играет роль, думает, что его снимают. Или что я на это ведусь.
Ведь такую как я должно это впечатлять, не правда ли?
Не правда.
Слава небу, он остаётся позади, и я, наконец, оказываюсь в кабинете мистера Томпсона. Он просторный, несмотря на несколько массивных предметов мебели наверняка из какого-нибудь элитного дерева, если так можно выразиться. Напротив стола директора огромное окно на половину стены, выпуклое, с видом на спортивную площадку. Кто-то носится по газону. Но это не Квентин.
Сам директор пишет что-то от руки, не глядя на меня.
Приходится подойти ближе, чтобы мужчина, наконец, поднял на меня необычные глаза.
Он замирает, будто не сразу замечает меня, будто я прозрачная, а затем как-то странно, светло и тихо улыбается.
— Ты не больна, Айрис, — произносит он. — Ты остаёшься здесь. Боли больше не будет.
От этих слов становится трудно дышать.
Мистер Томпсон поднимается, закрывает блокнот, обтянутый кожей и подаёт мне ладонь. Красивую, с длинными, аристократичными пальцами.
— В медпункте нас уже ждут.
Мы проходим мимо Радиона, директор не обращает на него внимания, но сам парень прожигает наши спины взглядом. Чувствовать это перестаю только, когда мы заворачиваем за угол.
Что же здесь происходит?
— Я говорил, что больно не будет, но это после небольшой операции... — улыбается мистер Томпсон так легко и остро, что меня передёргивает. — Средство должно хватить на пару недель, а после, надеюсь, всё уладится само собой.
Не знаю, что это значит, главное — пару недель я должна протянуть.
Отлично.
Мисс Стрипс как всегда очень мило мне улыбается. За руку отводит в комнату, которую я раньше не замечала. Маленькая и стерильная. Должно быть, это самое подходящее слово. У стены стоит металлический стол, а на нём — капсула.
— Ложись, дорогая. Это займёт некоторое время. Мы введём тебе заживляющий препарат. Он безопасен, хоть и нельзя сказать, что... Ну, в общем, он должен сдерживать силу дракона в тебе до Дня Света. Тебе повезло — осталось недолго. Одной процедуры хватит.
Теперь ясно, отчего они так ждали окончательных результатов — едва ли в обычную больную девушку можно было бы это вливать.
Уже спустя пять минут я лежу в стеклянной капсуле. К сразу нескольким венам присоединены катетеры и иглы. Тело зафиксировано. Жёлтая жидкость медленно вливается в кровь.
Поначалу я не понимаю, о чём говорили директор и медсестра. Не слишком приятно, но терпимо. Маленькая плата за улучшенное самочувствие.
Но...
Затем пульс стал оглушительно отдаваться в висках, а по венам потекла концентрированная, красная боль.
Я не могу совладать с ней, не могу терпеть, но и сознание не теряю...
Дёргаться не выходит.
Теперь ясно, зачем нужна эта капсула.
Всё продумано именно на такие случаи.
Словно рыба об лёд бьюсь, правда, мысленно. И на грани реальности вижу Его лицо. Он стоит надо мной. Ладонью громадной касается запотевшего изнутри стекла. Разные глаза, тёмные волосы, золотые нити.
«Почему ты не узнаёшь меня? — хочется закричать. — Почему не видишь во мне истинную? Что... что с тобой не так?».
Боль захлестывает дикая обида.
Ещё совсем недавно я и не думала в этом ключе, а теперь мне хочется выцарапать ему глаза, будто он мне изменил.
Но это, видно, побочный эффект препарата.
Помутнение сознания.
Ничего особенного, ничего особенного, ничего особенного...
Ничего особенного — это ты, Айрис.
Я беззвучно вскрикиваю в последний раз и отключаюсь.
Глаза открываю уже в своём новом пристанище — дверь у витража, просторная комната в зефирных тонах, две кровати. Вот это вот всё.
Воспоминания о боли ничего не значат, отголоски памяти никак не действуют на нервные окончания, и теперь я могу сказать — оно того стоило.
Не чувствую тяжести дурацкого сердца в уже казалось бы растресканной грудной клетке. И даже губы не ноют от мелких ран, а кожа на пальцах не зудит. К тому же, я как будто выспалась впервые за много лет.
Ощущение облегчения обнимает шёлково, и я не сразу замечаю, что улыбаюсь.
Пусть за панорамным окном и гоняет тёмные тучи ветер, льётся дождь и сверкает зубастая молния. Это даже весело.
Мне весело.
Оглядываюсь хорошенько, вокруг вполне миленько, Мии нигде нет, а ведь я была бы не против её видеть.
В голову приходит странная мысль — какой бы я была без своей боли, без связи с каким-то драконом, без мёртвых родителей?