Единственное, что можно было сделать, это заткнуть рот умникам. И я это сделала сама. И нет, это не глупо и не импульсивно. Он сам сказал, что меня не выпрут отсюда, если окажется, что есть какие-то силы. А унижать себя я не позволю.
Квент будто собирается уйти, но вместо этого бросается на меня.
Точнее, ставит руки по обе стороны от моей головы и в полумраке всматривается в лицо. Моё ужасное лицо.
Я…
Я… начинаю икать.
И этим заставляю его хрюкнуть от подступающего смеха. Вот только в следующий же миг он становится серьезным.
— От тебя пахнет дождём, — звучит так же глухо, как «ты что, плачешь?». Вот же дурак.
Но он на этом не останавливается и, облизнув губы, спрашивает:
— Ты… не можешь говорить?
Я сглатываю и впадаю в какой-то транс. Вновь никого кроме нас не остаётся. Но не потому что моё сознание каким-то образом дало сбой.
Просто…
Люди привыкли смотреть на мир со своей позиции. Если они могут говорить, могут и все остальные. И если человек это не делает, значит он забитый или наоборот слишком много о себе думает.
Дальше этого мало кто заходит. Разве что после шутки «Ты что, немая?».
Я сомневаюсь, но всё же киваю. Хотя бы чтобы не приставал больше с дурацкими вопросами.
Он молчит какое-то время. Затем — слышно по голосу — улыбается.
— Я немного знаю язык жестов.
Качаю головой.
— Что? Ты — нет?
Повторяюсь.
— Не знаешь или не хочешь?
Квент хмыкает и показывает два пальца, я тыкаю в первый.
Вообще, я же немая, а не глухонемая, тут всё проще.
— Но почему? — выгибает он бровь. — Как ты тогда общаешься?
Такой наивный.
Никак.
Я бы вела себя иначе, если бы во мне цвело пышным цветом желание жить и расти над собой, но — упс — я вообще-то умереть хочу.
Не прямо так, чтобы думать об этом сутки напролёт, но моя жизненная позиция уже несколько лет довольно… пассивная.
Он поднимается.
Отлично, наконец-то, потерял интерес. Узнал всё, что хотел и…
— Идёшь?
… и подаёт мне руку.
В ответ выгибаю бровь, пусть он и вряд ли может это заметить.
— Грымза наверняка прицепилась к тебе из-за того, что ты не отвечала на её вопросы. Она очень сильно придирается. Причём, только к девочкам. Догадываюсь, почему, — в его голосе явное осуждение. Такой хороший, но зубы почему-то не сводит. Странно.
Поднимаюсь, потому что глупо будет оставаться здесь. В конце концов, я лишь хотела избежать драки с сумасшедшей женщиной. Сейчас, должно быть, и директор вернулся, нужно показаться ему на глаза.
Квент довольно проницателен. Вот только скорее всего миссис Ретти была на взводе ещё до моего появления. А потом возмутила её не только молчаливость, но и мой внешний вид и — особенно — то, что такой как Радион держал меня за руку.
Для чего такие нежности, кстати говоря, ума не приложу.
Но у учительницы сложилась в голове картинка, а в моём распоряжении не было слов, чтобы защищаться ими.
Мы возвращаемся к классу с красной дверью, в какой-то момент я понимаю, что и дракон держит меня за руку, будто я не немая, а слепая.
Но загадка для меня другое — почему руку-то не вырвала?
А потом будут говорить, что я зажимаюсь с парнями по углам.
Что, в принципе, уже сбылось.
Впрочем, мне плевать, что подумают идиоты, а у него прекрасные горячие пальцы.
Я уверена, что Квент просто проводил меня, но…
Он заходит в класс идёт к доске, где миссис Ретти что-то выписывает красивым почерком. Директора всё ещё нет. Ученики заинтересованно оборачиваются.
У меня перехватывает дыхание.
— О, Квен… Ты! — наконец, замечает меня, а я то, что она успела переодеться. — Мерзавка! Живо, идём со мной, я запру тебя в кабинете директора. Какое-то недоразумение, что тебя пустили в эту школу. Ну ничего, мы это исправим!
— Что происходит, миссис Ретти? — холодно спрашивает Квент.
— А? — она приподнимает бровь, удивлённая его тоном. — Она набросилась на ученика. И выплеснула на меня горячий кофе.
Он усмехается, необычные глаза загораются каким-то притягательным, злым весельем.
— Правда?
Я киваю.
Он смеётся.
— Что, без причины?
— Какая может быть причина для подобных действий! Она опасна для общества! Ломка, наверное…
— Какая ломка? Вы в своём уме? Преподаёте здесь и не можете сложить два и два? Она истинная дракона. Причём того, кто обладает большой силой. И если вас это волнует больше, закономерно, что и большой властью. Она пришла не к вам на урок, а к директору для того, чтобы он показал ей школу.
— Ну… — едва ли не заикается миссис Ретти. — Она могла бы хотя бы представится. И не липнуть к парням с порога. Что мне было думать?
— Вы не подумали, что она не говорила, потому что не может говорить? — рявкает Квент, отчего-то его насмешливость вмиг стала какой-то взвинченной.
— Немая что ли?
— Дошло?
Он рывком встаёт рядом с ней, вырывает губку из её рук и стирает всё, что было написано на доске.
— Сейчас идёт предмет мистера Томпсона, вы согласовали с ним литературу?
— Она никому не помешает…
— У вас для этого есть свои часы.
Он бы ещё долго отчитывал её, словно девчонку, почему-то я в этом не сомневаюсь. Но больше терпеть у меня нет сил, и мне снова приходится выйти из класса.
Ноги дрожат, в горле застрял ком, зубы такими темпами скоро и вовсе сотрутся друг о друга.
Вот же… урод!
Он, должно быть очень довольный собой, выходит из класса. Подходит ко мне, собирается что-то сказать, но я больше не намерена слушать и отвешиваю ему пощёчину, встав на носочки.
Глава 7. Свет
Я не люблю, когда зажигается свет.
Вид у него такой, словно ударит в ответ.
В глазах проблёскивает что-то тёмное, но в следующий же миг в них не остается ничего, кроме вальяжного, насмешливого непонимания.
Квент усмехается, нависая надо мной. От его мускулистого, сильного тела исходит жар, мне становится страшно, но это не мешает попыткам оттолкнуть и вновь влепить пощёчину.
— Что не так?
Я скалюсь в ответ, вытянувшись по струнке.
Ещё спрашивает! Ну, разумеется, он даже не подумал о том, что я не просила вмешиваться. Но ведь узнал, что за себя отомстила сама, и мне не нужен ангел-хранитель, который придёт добивать тех, кого я не добила, и объяснять мои мотивы. Со стороны всё выглядит так, будто бы я пожаловалась, а такое никому не нравится.
Он выставил меня слабой немой девочкой, на которую набросились чудовища.
А я
не
такая!
Не говоря уже о том, что он только подтвердил претензии сумасшедшей училки по поводу моих отношений с противоположным полом.
В приюте после такого нужно было бы ходить и оглядываться, все бы ждали, когда я надоем «крутому парню», чтобы отомстить за то, что меня кто-то когда-то защитил.
И всё же засматриваюсь на его горло, кадык, за который так и хочется укусить, тонкую кожу, должно быть, на удивление нежную. Дёргается синяя венка, пульсирует и манит. От него пахнет смолой, хвойным лесом в жаркий день, когда воздух раскалён до предела, сухой, чистой землёй.
— Ты действительно обидела Манфрика? Он ведь просто лапочка.
Я передёргиваю плечом.
Если так зовут того рыжего балбеса, то я очень ему сочувствую.
— Эй, — вдруг приходит ему в голову дурная мысль — это по глазам видно. — А давай я угадаю твоё имя, русалочка?
Айрис. Айрис, не Ариэль.
Я ухмыляюсь зло, его это будто забавляет.
— Дора? Ева? Полли? Элен? Лана? Тони? Зарина? — тарабанит он. — Моника? А... Алексия? О, я видел твою реакцию, значит, на «А»?
Почему-то на это я улыбаюсь. Он не злится за пощёчину, но не извиняется за свою выходку. Я должна дать ему понять, чтобы он больше не вмешивался. Не портил мои планы. Не крушил выверенную годами стратегию. Я всегда одна. Мне никто не нужен. Особенно чёртов драконий выродок. Но не могу, не могу даже брови сдвинуть, улыбаюсь и не свожу с него взгляд. Такой красивый и на удивление светлый. Пусть есть в нём и что-то тяжелое, болезненное, страшное.