— Платье есть, шубкой меня тоже одарили. А всё остальное всё равно мачеха продаст. Я хочу к Нивеусу вернуться… чувствую, что без него всё не так в моей жизни будет…
Чем дальше, тем тише я говорила. А ещё зарделась, подумав о Нивеусе и его поцелуе. Но я и правда сердцем чувствовала, что нужна ему. И что он мне нужен, как бы он ни ругался потом на то, что опять ослушалась и вернулась.
— Хорошо. Иди домой, а завтра на рассвете я к тебе пришлю дружинников, которые тебя отвезут туда на лошадях. Если передумаешь — просто скажешь им об этом. Иди…
До дома меня тоже проводили. Подвезли на большой золочёной карете, дали с собой пирожных с королевского стола. Все слуги, дружинники, как только узнавали, что благодаря мне принцесса излечилась, тут же тепло и счастливо улыбались и сразу хотели чем-то помочь.
Я чувствовала себя смущённой, но счастливой. Почти от всего отказалась: не было тут большой моей заслуги. Это Нивеус цветок сам захотел отдать… Чтобы спасти меня.
Вся деревня оглядывалась, чуть шеи не сворачивая, когда мы ехали по ней. Остановилась карета аккурат напротив нашего дома. Сестра выбежала встречать, узнавать, кто приехал. Но когда я открыла дверь и вышла, дар речи потеряла и так и замерла с открытым ртом.
Я пожелала провожатым хорошей дороги, махнула им рукой и зашла в дом, минуя стоящую соляным столбом сестру.
— Вот и ты, — сказал мачеха. Она ждала меня во дворе, уперев руки в бока. — Этого-то я и ждала.
Вдруг она засмеялась, но нехорошим, злым смехом. Поднялся ветер, сорвал платок с мачехи и разметал её волосы. Они трепетали на ветру, шевелились, как будто змеи.
— Отдавай цветок, — зловеще закричала мачеха.
Глава 23. Правда
Я, не веря в столь разительные перемены, замерла на месте. Всё вокруг будто потемнело, даже солнце за окном спряталось. Я отступила назад, к двери, и прижала к себе горшочек с цветком, как с самым ценным, что было в моей жизни.
— Отдай мне его, — мачеха шагнула ко мне.
Она вмиг переменилась. Её дородная фигура вытянулась, лицо осунулось, проявляя орлиный нос и острые скулы. Передо мной была уже не моя мачеха, а чужая, незнакомая женщина. Ведьма?
— Столько лет я ждала, терпела выходки твоего папаши ради этого момента, — гулким, страшным голосом проговорила она. — Только для того, чтобы вовремя, в то время, когда пророчество исполнится, оказаться рядом.
— Пророчество? — удивлённо вымолвила я.
— Ох, бедняжечка, тебе такую роль отвели, а ты и не в курсе вовсе, — ведьма расхохоталась. — А всё мать твоя, которая спрятала секрет в шкатулке. Да всё равно недостаточно хитра она была.
Я понимала меньше и меньше. Какое пророчество? Какая роль?
— Теперь, когда цветок наконец-то у меня… Я закончу своё проклятие, и род Снежных драконов будет уничтожен! — мачеха протянула руку и почти коснулась цветка, но я успела отскочить в сторону и отвести горшочек.
Ведьма зарычала и снова бросилась ко мне в попытке вырвать цветок из моих рук. Я успела забежать за стол так, что он теперь оказался преградой между нами.
— Упрямая! Как эти две Светлые! — сцепив зубы пробормотала мачеха.
Я помотала головой: ничего не понимала. Каждое ее новое заявление всё больше запутывало меня.
— О чём вы, матушка? — по привычке обратилась к ней я. — Вы же даже не знали мою маму.
— Не знала я её, как же! — усмехнулась ведьма и наклонила голову, рассматривая меня. — Такая же наивная доверчивая дурочка была. Подружка её, Светлая Эола оказалась истинной для наследника рода Снежных драконов. И это тогда, когда я почти стала его женой!
От этого воспоминания на лица ведьмы появился страшный оскал. Она будто смотрела мимо меня. Мне бы убегать, да я, казалось, приросла к месту.
— Конечно, я перестала для него существовать, словно стала пустым местом! И все остальные: подданные, его родители, и даже мои родственники восхищались Эолой, забыв обо мне. Но я-то помнила об этом предателе. Не должен был его род продолжаться, поэтому наслала я на всех Снежных проклятье, и их дети должны были стать ледышками!
Рассказывая, ведьма медленно обходила стол, приближалась ко мне. Я заставила себя отмереть, несмотря на страх, и отступить, обходя стол в другую сторону. Так мы и двигались по кругу.
— Но нет, Эола оказалась слишком самоотверженной. Она отдала своё бессмертие, чтобы спасти Нивеуса. Он стал живой ледышкой, не способной что-то чувствовать, но мать поставила условие: однажды родится девочка, которая растопит лёд земель, и мальчик снова оттает.
Я слушала с ужасом от поступка ведьмы и восторгом от самопожертвования матери Нивеуса. Надеюсь, он может ещё вспомнить маму и оценить то, что она для него сделала.