Они обменялись улыбками. С уверенностью Жослин добавил:
— Я так горжусь тобой, моя обожаемая девочка! Если бы я знал, когда ты только родилась, что однажды ты станешь оперной певицей!
Молодая женщина помрачнела. На глаза у нее навернулись слезы.
— Если я еще ею стану! — горько отозвалась она. — Я и счастлива, и напугана одновременно. Подписывая контракт, я поставила под угрозу свой брак. Тошан никогда меня не простит! И все же я не жалею о своем решении. Ты, наверное, чувствовал то же самое, когда положил меня на крыльцо монастырской школы, надеясь, что меня спасут. Мне кажется, что я жертвую любовью к мужу, но у меня нет выбора. Я хочу дарить счастье людям, которые будут меня слушать, я хочу раскрыть всю красоту музыки сотням людей! Это трудно объяснить…
— Я тебя понимаю, — заверил ее отец. — Но не возьму в толк, почему Тошан так не хочет, чтобы ты стала оперной певицей. Он должен радоваться за тебя, поддерживать.
— До того как жениться на мне, он знал, что я пою, — сказала Эрмин. — Это ему нравилось, он даже хвалил мой голос. Но теперь я его жена и мать его детей. Он считает, что я не должна выходить на сцену, путешествовать. Может, он боится меня потерять? Этим летом я узнаю ответ! Он назначил мне встречу на набережной Перибонки в начале июля. Мы проведем в хижине два месяца.
Услышанное озадачило Жослина. Он пробормотал что-то невразумительное. Поведение зятя начало его беспокоить.
— Мы были в прекрасных отношениях в новогодние праздники, — заметил он. — А теперь можно подумать, что Тошан не хочет приезжать в Валь-Жальбер.
— Нет, думаю, он просто не может поступить по-другому, — ответила молодая женщина. — Послушай, папа, есть еще кое-что. Я боялась сказать об этом вам с мамой. Тошан делает все, чтобы мы навсегда поселились там, на севере. Он написал, что Тала уходит жить к своей матери Одине. И оставляет нам хижину и участок. Мой муж хочет расширить постройку, сделать ее более комфортной.
Они вышли из такси и по Террас-Дюферрен поднялись к Шато-Фронтенак.
— Вот глупость! Жить целую зиму отрезанными от людей, да еще с маленькими детьми! Ты же не жена первопроходца и не индианка! Табарнак!
— Не ругайся, пожалуйста, — с легкой улыбкой пожурила отца Эрмин. — Вон та дама посмотрела на нас с возмущением.
— Это потому, что я расстроился! Что будет с твоей матерью, когда она узнает, трудно даже представить. Она так радовалась перспективе качать младенца рядышком с тобой… Ты должна урезонить мужа!
Они еще какое-то время говорили об этом, опершись о парапет и любуясь видом на величественную реку Сен-Лоран. Молодая женщина рассматривала корабли в порту и городок Леви, находящийся прямо перед ними, на противоположном берегу реки. Взгляд ее устремился к горизонту, на восток, к остальному миру, к Атлантике, к Европе и другим незнакомым странам, к другим океанам. Ей вдруг захотелось поехать далеко-далеко, невзирая на то, что материнское сердце страдало в разлуке с детьми.
— Надо поторопиться, меньше чем через час мы должны выехать на вокзал, — сказал Эрмин отец. — Еще вчера я узнал расписание поездов в обратном направлении.
— Тогда поторопимся, папочка, — отозвалась она. — Идем!
И удалилась грациозной походкой под восторженными взглядами мужчин. Жослин, в очередной раз восхищенный ее красотой, пошел следом. В платье небесно-голубого цвета Эрмин была сама прелесть и легкость.
Эрмин обогнала отца и, дрожа от нетерпения, взбежала по ступенькам крыльца. Шарлотта, держа на руках Мукки, уже успела открыть дверь.
— Мама! — закричал мальчик. — Мама!
Молодая женщина подхватила его на руки и поцеловала. Он обнял ее за шею и зарылся носом ей в волосы. В свои девятнадцать месяцев он уже произносил первые слова.
— Да, твоя мамочка здесь, дорогой, — проговорила Эрмин, покрывая его личико поцелуями.
Жослин растроганно наблюдал за ними. Он чувствовал себя усталым и надеялся немного поспать, желательно в компании Лоры.
Симон Маруа приехал за ними в автомобиле на вокзал Шамбор-Жонксьон, куда поезд прибыл с многочасовым опозданием из-за какой-то поломки. Ночь пассажиры провели в вагоне на полках, которые оказались куда менее удобными, чем постели в Шато-Фронтенак.
— Шарлотта, солнышко мое, — воскликнула Эрмин, — иди, я тебя обниму! Можно подумать, ты меня боишься… Ох уж этот обратный путь! Мне он показался таким длинным, просто бесконечным! Мама не очень волновалась? Мы смогли позвонить только сегодня утром, из Лак-Бушетт!