— Мой брат Реми наверняка волнуется. Он работает в городе, который называется Труа-Ривьер. Мне бы хотелось туда попасть.
— Это далеко отсюда, мадам.
Он не осмеливался называть ее по имени. И все-таки несколькими минутами позже имя «Лора» сорвалось с его губ, когда он усадил ее в сани и попросил поплотнее завернуться в одеяла. Она робко улыбнулась, но ничего не сказала. Из этого Анри заключил, что собственное имя женщина не забыла.
Анри решил, что ломать голову, пытаясь понять подоплеку случившегося с супругами Шарден, — напрасный труд. Он отвезет Лору домой и проследит, чтобы Роланд окружила ее заботой. А с приходом лета отвезет бедную женщину в больницу. Золотоискателю приходилось слышать об амнезии, но знаниями о природе заболевания и способах его лечения он не располагал.
«Что-то случилось с ее мозгами, — заключил он. — Слава Богу, что она хотя бы перестала плакать».
Лора Шарден доверилась человеку, который не только спас ее от холода и голода, но и напоил сладким кофе и разжег очаг в этой ужасной хижине… Она позабыла о любви, связывавшей ее с Жослином, и даже о маленькой девочке по имени Мари-Эрмин, которая стала плодом этой любви.
Молодая женщина уже сидела в санях. Анри впрягся вместо собак. Несмотря на холод, он быстро взмок — так торопился уйти подальше от старой хижины, что к наступлению темноты уже был дома.
На языке индейцев монтанье он рассказал жене о случившемся. Супруга пообещала позаботиться о вдове. Клеман так ничего и не узнал о трагедии: родители решили, что он еще слишком мал. Но в присутствии Лоры он чувствовал себя неловко.
Остаток зимы и весну Лора почти безотлучно просидела у окна, напевая песню о клене.
Валь-Жалъбер, весна 1916 года
В начале мая у Элизабет Маруа случился очередной выкидыш. Целых два дня она лила слезы. Рыдала на кухне, когда готовила, когда гладила белье… И по ночам тоже. Жозеф не знал, чем ее утешить.
— Не горюй, Бетти! В следующий раз все будет хорошо, — повторял он, когда они ложились спать.
— Мне кажется, меня наказывают, но я не понимаю за что, — жаловалась Элизабет мужу. — Скоро в универсальном магазине на меня будут показывать пальцем! Анетта Дюпре уже распустила свой поганый язык — рассказывает всем, что я сделала это нарочно!
— Может, тебе нужно немного поберечь себя, — отозвался муж, не на шутку взволнованный. — Ты часто берешь Эрмин на руки, носишь ее по дому. Твоя мать тебя предупреждала — в первый месяц нельзя носить тяжести!
Рабочий привык называть девочку Эрмин: полное имя казалось ему слишком длинным. В домашней обстановке Элизабет следовала его примеру, однако в присутствии сестер, приводивших девочку по утрам и забиравших ее ближе к вечеру, она звала ее Мари-Эрмин.
Молодая женщина вытерла мокрые щеки. Она догадалась, к чему клонит муж, поэтому решила сыграть на опережение:
— И не проси меня отказаться нянчить Эрмин, Жозеф. Я не раз говорила тебе — я привязалась к этому ребенку. Я даже подумала, что…
— Ну, о чем ты подумала? — спросил он.
— Я хотела предложить сестрам оставить девочку у нас на лето, пока они будут в Шикутими. Эрмин всего полтора годика, в приюте ей будет плохо. Сестра Мария Магдалина со мной согласна. Мы заменяем крошке мать.
— Кто это — мы? — со вздохом поинтересовался муж.
— Эти святые женщины и я, — шмыгнула носом Элизабет. — Мать-настоятельница — сестра Аполлония, — пообещала подумать.
— Чует моя душа, скоро ты заведешь речь о том, чтобы ее удочерить! — недовольно сказал Жозеф. — Эрмин милая девочка и куда послушнее нашего сына, но если уж я и буду воспитывать ребенка, то только родного!
На этом разговор закончился. Через открытое окно в комнату проникал тонкий аромат влажных трав и диких цветов. Из соседних домов доносились голоса и смех, издалека — приглушенный гул фабрики, похожий на ворчание голодного зверя. Фабрика работала с полной нагрузкой. В Европе все еще бушевала война, и фирма «Ouiatchouan Falls Paper Company» была завалена заказами.
Многочисленные вагоны, груженные кипами бумажной массы, на рассвете отправятся в Роберваль, оттуда — в порт Шикутими и далее — в Квебек. Жозеф часто думал об этом. Перерабатывая древесное волокно, полученное из выросших в родном краю деревьев, прессуя губчатые сгустки, которым вскорости предстояло стать бумажной массой, он думал о том, какая судьба уготована его продукту. Суда перевезут бумагу через Атлантический океан, и там она превратится в газеты, которые возьмут в руки и станут читать жители других стран. Пресса достигла феноменального расцвета, и рабочий был этому рад. Он дорожил своим местом и своей зарплатой.