Немного утолив голод, я подавила в себе чувство стыда за свой необдуманный поступок, и направилась в сторону двери, которая, по моим представлениям, скорее всего, вела прямо на улицу.
— А ну, стой! — раздался за спиной зычный голос, в тот момент, когда я уже отодвинула засов.
Сердце гулко ухнуло о ребра. Я застыла у двери, обратившись в соляной столб. Что делать? Толкнуть дверь и бежать, что есть мочи? Далеко ли я убегу в длинном платье по незнакомой местности? Возможно, стоило бы хотя бы попытаться? Возможно, но после пережитого, я понимала, что нахожусь не в лучшей своей спортивной форме.
Медленно я обернулась от двери к заставшему меня на пороге… девушке?! Этого не может быть! Глаза мои округлились так, что едва не вывалились на каменный пол. Подозреваю, что и челюсть отвисла самым неподобающим образом.
Рослая девица с длинной светлой косой, босиком и в простой льняной рубахе, при виде такой моей реакции, весело хихикнула глубоким баском и скрестила на груди руки, заняв более устойчивую и расслабленную позу.
Рассматривали мы друг друга довольно долго, молча, внимательно и с большим интересом.
Я, привыкшая к сельским жителям, знала, что среди них всегда больше рослых и сильных, нежели в городе. И даже парней такого богатырского роста и сложения видела в академии не единожды, но девушку… Должна признаться, девушку с такими физическими данными я видела впервые.
Девица рассматривала меня с не меньшим интересом, что для меня явилось полной загадкой: я-то совершенно обычная, ничем не примечательная. Она еще раз прошлась по мне сверху вниз недоверчивым веселым взглядом и прогудела трубно, при этом, все же пытаясь говорить шепотом:
— Так это ты, что ли, тисса Клауса в подвале отдохнуть уложила? — издав в конце фразы похрюкивание, отдаленно похожее на совершенно неприличный смешок.
Гордости я за свой поступок не испытывала, потому смутилась под её, полным неприкрытого любопытства и восхищения, взглядом.
Видимо, приняв моё молчание за признание, девица снова коротко хрюкнула и, схватив меня за руку, потянула на лавку вдоль длинного стола. Я и моргнуть не успела, как уже сидела чинно на лавке.
Девица плюхнулась рядом и, почти разлегшись на столе, облокотилась, подперев голову. Улыбаясь во весь рот понимающе, хитро и загадочно, снова уставилась на меня любопытным блаженным взглядом.
Я не понимала совершенно, что происходит. И как теперь от нее сбежать, спрашивается?
— Ну, — благодушно подпихнула она меня в бок. — Ну, давай, рассказывай!
— Что, простите… рассказывать? — снова непонимающе уставилась я на собеседницу.
— Ой, да все подряд и рассказывай! — добродушно разрешила девушка, махнув у моего лица лопатообразной ладонью, и снова своеобразно фыркнула. — Ну, ты, конечно, огонь! — заметила восхищенно. — Так-то по тебе и не скажешь, а вишь, внешность-то, обманчивая какая! Ой! — проворно подхватилась с лавки. — Ты ж голодная, поди! Я все ждала, что ты очнешься, думала покушать тебе отнесть. А тут Клаус сам, собственной персоной, — девушка смешно изобразила Клауса. — Кормить тебя запретил, укрывать запретил, сказал, невеста, мол, провинилась сильно, пусть одумается, охолонется немножко. Во как!
Рассказывая все это, девушка проворно разожгла очаг и повесила над огнем небольшой чайник на прокопченном металлическом крючке. Никому никогда не пришло бы в голову назвать её изящной, но надо отдать ей должное, двигалась она очень пластично для её большого тела и небольшого пространства кухни.
Вот, значит, как! Невеста! И что это значит? Значит ли это, что Клаус намерен жениться на мне силой? Я погрузилась в размышления, наблюдая за тем, как русоволосая великанша стаскивает на стол всю имеющуюся в доме провизию, не иначе.
— Ой! — снова взмахнула рукой девушка и, вытерев ладонь о сорочку, протянула мне. — Я ж Брюнья. Кухарка ихняя и прислуга. Одна тут у них по хозяйству успеваю, кручусь вьюном, ну, да у тиссы Бригитты не забалуешь, — девушка добродушно мне подмигнула.
— Аста, — поднялась я с лавки, пожимая поданную руку. — Аста Вебранд.
Девушка, выпустив мою ладонь, просияла и сделала книксен. Метнулась к печи, где на плите уже что-то аппетитно шкворчало, затем обернулась с еще более радостным и боевым видом:
— А вот мало ты ему, барсуку вислоухому, врезала, Аста! Надо было шибче! — взмах рукой. — Знамо дело, сам набедокурил, индюк малосольный! Нешто ты бы на пустом месте артачиться стала?! — блестя глазами и ловко переворачивая на сковородке одну гренку за другой, вещала богатырша.