Мечиславу хотелось смеяться, но, когда он взглянул на пана Пачосского, у которого слезы навернулись на глаза, он удержался.
— С чем же я возвращусь к несчастному юноше? — воскликнул педагог. — С опозоренной "Владиславиадой" и с разбитым сердцем!
— Скажите ему, что не застали нас, что мы в Ровине, где и пробудем с Людвикою до конца каникул.
— Бедный молодой человек! — сказал пан Пачосский. — Вот чем кончается его первая, чистая любовь! Как я ему объявлю об этом? Но что хуже всего, он снова готов послать меня после каникул… Таинственная, рискованная поездка, в доме столько шпионов! Сохрани Бог, узнает пани Бабинская, прогонит меня…
— Зачем же вы взялись за это? — спросил Мечислав.
— Но я люблю этого юношу! — воскликнул педагог. — Понимаете, я люблю его, а мы оба несчастны!
С трудом успокоив несчастного пана Пачосского, Мечислав, однако, не скоро от него отделался.
Но ему суждено было в тот день не знать покоя: вечером пришел к нему сосед Борух с веселой физиономией.
— Как поживаете, пан доктор?
Мечислав, который был ему должен, считал обязанностью принять его вежливо…
— Есть какое-нибудь дело? — спросил он.
— Сохрани Бог! Сохрани Бог! — отвечал купец. — Никакого дела, я пришел только поклониться, спросить о здоровье и узнать, не надобно ли чего?
— Очень благодарен. На этот раз ничего.
— Ну, что? — улыбаясь шепнул Борух. — Разве я дурно предсказывал? Его мосць уж там у графини, словно пан…
— Бога ради оставьте…
— Зачем вы делаете тайну из того, о чем воробьи щебечут на крышах. Люди, приехавшие с вами из Ровина, остановились здесь у моего шурина и говорят, что все считают вас там своим паном, что его мосць скажет, так тому и быть. Они иначе и не называют вас, как молодым паном. Поздравляю!
— Борух, будь добр, не говори об этом никому, это чистейшая клевета, гнусные сплетни! — сказал Мечислав. — Нет, не будет и не может быть ничего похожего.
— Ну, хорошо, пусть будет по вашему, — сказал, вздыхая Борух, — я и это понимаю. Пусть себе и ничего не будет. Но у меня есть маленькая просьба: там по дороге есть трактир; я набавлю двести злотых, устройте, чтоб он остался за мною.
Мечислав покраснел с досады и схватился за голову. Борух испугался, увидел, что поступил неловко, поклонился и вышел. Обстоятельство маловажное, но наводившее на размышления. Мечислав мог убедиться, что поведением своим пани Серафима обратила на себя всеобщее внимание и что, пренебрегая приличиями, она могла пострадать. Он почувствовал, что обязан был собственными силами остановить дальнейшее развитие неосновательных сплетен, которые могли повредить славе достойной, в высшей степени доброй и искренней женщины! Конечно, он не мог не возвратиться за Люсей, но решился по возвращении в город перестать мало-помалу бывать в доме пани Серафимы, а Люсе рассказать все, чтобы склонить последнюю к перемене образа жизни.
Так он промучился дня два. Каждое утро приходил к нему ровинский слуга, с улыбкою осведомлялся, не пора ли ехать и прибавлял потихоньку, что ясновельможная пани просила возвращаться поскорее.
Это сердило Мечислава, но он принужден был притворяться, что ничего не видел и не слышал.
На третий день ему пришло в голову, что, ускорив поездку, он избегнет встречи с Адольфиной. Когда слуга, по обычаю, пришел за приказаниями, Мечислав объявил ему нерешительно, что, может быть, им удастся выехать после полудня. Ему нужно было видеть кое-кого, достать пару книг, а потом он рассчитывал, что удастся как-нибудь разминуться в дороге с пани Буржимовою. Так было лучше всего, но сердце упрекало его, что он даже не хотел попрощаться. Он боролся с собой, но чувство долга одержало победу. Зачем мечтать о невозможном? Зачем упиваться краденым нектаром? В дорогу! В дорогу!
Так рассчитывал он, как говорит иноземная пословица, без хозяина. Едва он вышел из дому, как ему попалась навстречу горничная пани Буржимовой с записочкой, в которой его просили прийти немедленно.
У него сильнее забилось сердце, когда он вошел в гостиницу. Застал он, однако, одну председательшу. Адольфина, по словам последней, ушла с одной подругой к модистке — мадемуазель Флерон. Пани Буржимова приняла его с обычным радушием.
— Вы видите меня счастливой, — сказала она, — а так как вы друг нашего дома, то я и поделюсь с вами радостной вестью.