— Снегоочистителю Эф Пэ тридцать восемь — передвинуться на участок пятый!
— Горноспасатели! Горноспасатели, вас видим, вас видим! Переходите за бугор на плечо!
— Третий взвод альпийских стрелков — на смену второму!
— Добровольцы, пожарные Ла Мюра, вас ждут у восточного спуска! Просьба взять с собой канаты.
В небе трещали вертолеты.
Телекамеры, похожие на гигантские головы роботов, виднелись на склонах и внизу, на шоссе. То и дело вспыхивал магний — это фото- и кинокорреспонденты снимали ход спасательных работ, отдельных людей.
Всюду был слышен голос радиокомментатора:
— Метеорологические условия остаются без изменений. Снежных оползней пока не ожидается. Как удалось установить, постройки Лотарэ и Романша велись без учета лавиноопасного склона. Акционеры общества «Альпин», ведущего это строительство, не вняли предупреждениям альпийской службы и некоторых известных архитекторов, так как прекращение строительства в этих местах, излюбленных лыжниками и туристами, грозило им немалыми убытками…
Толпа журналистов окружала на шоссе старика-посыльного из поселка Лотарэ, который только чудом избежал лавины: его послали вниз на почту отправлять бандероль. Сейчас, окруженный взволнованными слушателями, он рассказывал в микрофон все, что ему удалось увидеть и запомнить. Старик видимо гордился тем, что стал центром внимания.
— Много ли народу оставалось на лыжной станции и в отеле, когда вы, мсье Отан, еще там были? — спрашивал журналист, также пользуясь микрофоном. — Читателям «Пари матч» будет интересно все, даже малейшие подробности…
— Я понимаю, мсье, — сказал старик, набирая побольше воздуха в легкие. — Народу было сначала порядочно, а потом все разъехались по домам — справлять сочельник. Наверное, оставалось человек пять, не больше. Бедная мадам Сербандини — моя хозяйка даже жаловалась, что они с мужем с этой гостиницей прогорают… Я сам внес чемоданы в номер одной молодой паре, кажется, это были молодожены из Парижа…
Клеман, который направлялся вместе с Клоди к Патошу и ребятам, уже работающим на склоне, почувствовал, как девочка вцепилась в него обеими руками.
— Вы слышали, вы слышали… — зашептала она. — Этот старик говорит «они были»?.. Так, значит…
— Погоди, погоди, еще ничего не известно. — Клеман постарался, чтобы голос его звучал как можно увереннее. — Ты же видишь, сколько народу собралось для спасательных работ…
— А после второго завтрака пришли трое парнишек, — продолжал старик. — Захотели выпить оранжаду. Такие веселые. Один с волосами до плеч, другой — южанин, видно, а третий такой здоровый блондин… Сказали, что сейчас будут спускаться, что им тоже надо справлять сочельник… А тут мадам Сербандини кликнула меня, сказала, что надо свезти на почту рождественский подарок ее свояченице в Марсель… Ну, я взял наш «ситроен» и только съехал в долину, услышал грохот. Оглянулся — нет ни отеля, ни подъемника, ничего. Только огромное облако оседало позади…
Худенькое тельце, прижавшееся к Клеману, мелко дрожало. Даже сквозь толстую куртку Старый Старожил чувствовал эту дрожь.
Радиокомментатор возбужденно заорал в микрофон:
— Дорогие слушатели, только что у восточного склона обнаружен остов раздавленной лавиной машины с парижским номером! Нам удалось срочно связаться с Парижем. Машина принадлежала мадам и мсье Уазен с улицы Катр Ван! Мадам и мсье Уазен — молодожены, выбравшие Лотарэ для того, чтобы провести в горах свой медовый месяц!..
Клеман наконец увидел Патоша. Он стоял на нижней площадке, густо облепленный репортерами. Очевидно, автобус республики, а главное, ее директор были лакомой добычей для журналистов. Они то и дело щелкали своими аппаратами, снимали понурое лицо и седую голову Патоша и засыпали его вопросами. Старый Старожил и Клоди с трудом пробились сквозь эту безжалостную, жаждущую сенсаций толпу. На глаза Клеману попался Никола Крийон — старшина журналистов, его старый товарищ еще по Испании.
— Крийон, я тебя прошу, обуздай своих коллег, — горячо сказал Клеман. — Пробуди в них хоть каплю человечности. Анри Жюльену сейчас не до них… Возможно, он потерял внука…
Журналисты чуть отступили. Тоненький крик, крик маленького раненого зайчонка отозвался во всех микрофонах, разнесся по долине.
Кричала рыженькая девочка.
41. Записки Старого Старожила
Это было на третьи сутки, утром. Патош с группой рабочих «Рапида» расчищал верхнее плато, а я с бригадиром Азнером и еще пятью ребятами отгребали снег на трассе, возле поваленной и разбитой лавиной фермы подъемника. Внезапно Азнер закричал:
— Осторожнее! Осторожнее!
Из снега торчал обломок красно-синей лыжи. Азнер стал осторожно расчищать дальше, я помогал ему. С меня лил пот, а у Азнера лицо подергивали судороги — он знал Рири еще ребенком. Мы работали еще часа два, пока не показались огромные, в металлических пряжках и заклепках слаломные ботинки, похожие на обувь римских воинов. Мы с Азнером бросились отгребать снег руками, потом снова лопатами.
Они были почти рядом — все трое, отделенные друг от друга только многотонными громадами снега. Все трое казались очень маленькими и неловкими, только ноги в непомерных ботинках были разбросаны, как будто все еще продолжался их бег по трассе.
Тотчас же дали знать по радио вниз. Снесли их на руках, положили в санитарную машину с красным крестом и увезли в Гренобль, в госпиталь, как будто можно было еще что-то сделать. Но так, видно, полагается.
Там их и увидели всех троих Патош и Клоди. Снег успели уже счистить, но на волосах и щеках Рири еще не стаяла снежная пыль. Патош и Клоди смотрели одинаково тоскливо и жадно, без слез. Такие лица бывают у глухонемых, когда они чего-нибудь не понимают. Трое суток мы прожили в автобусе, почти не спали и не ели. Патош осунулся и сильно постарел, а когда Клоди взяла меня за руку, мне показалось, что это рука одного из погибших мальчиков — такая она была холодная, безжизненная.
В госпиталь приехал и отец Раймона — капитан торгового флота, большой, неловкий, словно топором вырубленный. Патош сказал мне, что капитан, наверное, будет упрекать его за то, что мальчиков отпустили одних в горы, по такой трудной трассе, что никто из взрослых не отправился с ними. Но чем могли бы помочь взрослые в лавинах? И все-таки Патош ждал упреков.
Капитан сказал совсем не то, чего от него ждали.
— Как хорошо, что родителей ваших мальчиков уже нет в живых. Пережить такое горе отцу и матери… — Он не докончил.
Патош опустил голову, и я увидел, что она у него почти совсем побелела.
— А я? — сказал он. — А моя жена?
Топорное лицо капитана дернулось.
— Простите меня, — с трудом выговорил он. — Ради бога, простите, я не подумал… Конечно, у нас и у вас — одна беда. И какая!..
Он увез Раймона в Марсель. Сказал, что боится за рассудок жены.
Наших мальчиков похоронили вчера, на сельском кладбище, рядом с домом Анриетт и Патоша. Из своих окон старики могут видеть оба холмика, сразу занесенные снегом. Было очень много народа — все ребята республики, все крестьяне Мулен Вьё. Из Марселя привезли живые красные гвоздики, и они легли на снег, как кресты на белых санитарных машинах. Клоди не отходит от сгорбленной, совсем потерянной Анриетт.
Когда все было кончено и мы уходили с кладбища, я услышал, как Клоди спросила:
— Можно, я побуду еще немного с вами, мама?
И Анриетт ответила:
— Всегда. Будь с нами всегда, девочка. Нам это так нужно…
Я должен уезжать. Мне уже дважды приходили телеграммы из Парижа, но…
