Когда Пия вспоминала, насколько тесно было в квартире, когда целых десять месяцев после переезда в Филадельфию с ними жили тетя и дядя с отцовской стороны — мутти и фатер в те дни спали на маленькой кровати в кухне, а Пия на полу, — она понимала, как ей повезло, что теперь у нее есть собственная постель. Но скоро удаче конец: либо домохозяин обнаружит, что тетя с дядей переехали в Нью-Йорк, и подселит в квартиру новых жильцов, либо близнецы станут слишком большими, чтобы спать с матерью. Но пока девочка с удовольствием растягивалась и ворочалась на отдельном матрасе из конского волоса.
Она и сейчас не могла дождаться, когда сможет прилечь. Усталость тянула к земле, руки и ноги отяжелели, легкие дышали медленно, а каждая мысль и каждое движение требовали усилий. Пия хотела поскорее поесть и погрузиться в спасительный сон, чтобы не думать больше о маленькой девочке, схватившей ее за руку на параде, о Мэри Хелен и Томми Косте, о мистере Феррелли и мертвеце в трамвае. Забыть об окровавленном лице трупа, об испанке, об ужасах, творящихся в городе и даже в их доме. Потом она вспомнила о брате Финна и помолилась о том, чтобы тот не заболел, хотя в глубине души уже знала правду. Может, Финн пришлет записку и развеет ее опасения? Если она вообще когда-нибудь получит от него весточку.
Поставив ведро около корыта, Пия положила учебники на кровать. Знакомые запахи уксуса, вареной картошки и хозяйственного мыла окутали ее невидимым коконом, сулящим покой и безопасность. Ей хотелось закрыть окно, чтобы сохранить мирный аромат, что бы ни происходило в городе. Конечно, это неразумно — свежий воздух необходим, чтобы предотвратить заражение, — но стремление оградиться от недуга и пронизанной страхом атмосферы, которой дышали остальные, перевешивало здравый смысл. Пия встала коленями на кровать и уже потянулась к оконной раме, когда мутти остановила ее:
— Что ты делаешь?
— Здесь прохладно, — ответила Пия. — Можно я закрою окно?
— Закроем, когда мальчики проснутся, — решила мутти. — Свежий воздух полезен. Пока они спят, пусть будет открыто. — Она подошла к столу, взяла ложку и протянула Пии: — Миссис Шмидт принесла средство, отпугивающее инфлюэнцу.
Прежде чем слезть с кровати, Пия глянула на окно Финна. Оно было открыто, но никто не выглядывал. Девочка подошла к матери.
— Что за средство?
— Кусочек сахара, вымоченный в… — Мутти нахмурилась. — Не могу вспомнить слово. Кар… каро…
— Керосине?
Мутти кивнула:
— Ja[9]. Я съела один и мальчикам дала вместе с водой. Это твой кусок.
Пия скривилась. В Хейзлтоне для профилактики они ели лепестки фиалок и пили лавровый чай. Но в Пятом квартале, да и во вообще в Филадельфии, не росли ни фиалки, ни американский лавр. Понимая, что выбора нет, Пия взяла ложку и положила сахарный кубик в рот. Вкус был сладким и маслянистым одновременно, словно она ела конфету, которую обмакнули в деготь. Сдержав рвотный порыв, она как можно скорее прожевала и проглотила снадобье. Мутти дала ей ковш воды из ведра, но это не помогло — во рту остался вкус грязи и лампового масла. Пия вытерла губы тыльной стороной кисти и поморщилась:
— Какая гадость!
Мутти приложила палец к губам.
— Тихо, не разбуди братьев. Они и так весь день капризничают. — Она забрала у Пии ложку и бросила ее в тазик, потом села за стол и взяла из корзинки с шитьем деревянное яйцо для штопки.