Санька долго молчал, потом выдавил:
– А что, если они узнают, что тех котов, которые на крейсере?.. Что это я их… убил?
Коля почесал ухо.
– Скажем так: что крейсер завалил ты, они давно знают. А вот с теми мёртвыми котами… Собственно, главная тема сейчас такая: эрхшшаа абсолютно уверены, что те трое умерли до того, как крейсер упал на Землю. Убиты. Возможно, нашими, которых вывозили на корабле. Возможно, имперцами. Коты их довольно чётко различают… в смысле, не наших от имперцев отличают, а тех гадов: кто с какой планеты, какую модификацию прошли и так далее. Ху из ху произошёл.
– И что?
– Да нет, ничего. Это пока отдалённая перспектива… Твоя основная работа – это служить мостиком между нашими ментами, марцалами и эрхшшаа. Потому что менты – народ специфический, их не всякий землянин поймёт, а марцалы… сам знаешь.
– А зачем марцалы? – насупился Санька.
– И не просто марцалы, – продолжал Коля, – а один твой нехороший знакомый…
– Барс?
– Он.
– Дядь Коля… Я ведь убью его. Я не сдержусь.
– Сдержишься.
– Нет. Или я не буду…
– Будешь. Санька, пойми: нам нужно во что бы то ни стало раскопать эту ситуацию. Что произошло в той зоне? Почему малыши оказались вне корабля? Эрхшшаа просто не могут себе вообразить ситуацию, при которой бы это стало возможно. То есть одна ситуация может быть: малышей выкинули из корабля сами родители, потому что на корабле их ожидала неминуемая смерть. Но тогда почему остальные дали себя убить? В общем, не складывается картинка. Вот… А у марцалов, ты знаешь, есть техника, которая позволяет реконструировать события по всяким там обломкам. Благодаря тебе обломков у нас…
– Я понял. Но Барсу нельзя доверять.
– Как раз Барсу можно доверять… э-э… чуть больше, чем всем остальным марцалам. Тут ты мне просто поверь, я его знаю давно. Он немножко человек. То есть что-то человеческое в нём есть. Хотя, конечно… все они – порядочная дрянь. Как оно и положено падшим ангелам… Так вот: о доверии и речи не идёт. Будет с вами человек, который проследит, чтобы он там какую-нибудь чучу не отчебучил. Понимаешь, да?
– Телепат? – сообразил Санька.
– Ага. Причем один из самых сильных…
И всё же Санька выговорил себе сутки на размышление – хотя бы просто "для солидности". А может, и нет, может, и не согласился бы – но поздно вечером приехала бабка Калерия, отвела правнука в адмиральский кабинет и положила на большущий дубовый трёхтумбовый стол письмо на каком-то официальном бланке (сверху – перекрещенные винтовка и лопата в обрамлении пальмовых веток), написанное от руки на английском, и подшитый степплером перевод. Юлия Гнедых была опознана в девушке, назвавшейся Маргаритой Барс и вывезенной экипажем тяжёлого сторожевика «Маниту-39» с базы «Пулково» двадцать пятого августа сего года; двадцать девятого августа, согласно законам штата Невада, вступила в брак с инженер-лейтенантом Полом Эдвардом Симонсом-младшим и приняла фамилию мужа… ныне проживает…
– Хоть розыск теперь отменят и дело замнут, – излишне сурово припечатала бабка Калерия. – А то матери такое позорище – дочка под следствием по терроризму.
– Ба… – заикнулся Санька дрогнувшим голосом.
– Ну и с тебя все подозрения снимаются. В общем, дурак ты, внучек, и шутки твои дурацкие… но мужик. Горжусь.
Когда утром позвонил дядя Коля, Санька сказал, что – подумал и на всё согласен.
Сразу же дел навалилось столько, что он попросту не заметил, как пролетела осень…
Он мотнул головой, прогоняя ненужные воспоминания, и открыл первую папку.)
Антон лежал без сна, закинув руки за голову, и смотрел в морщинистый потолок. Книга легонечко поднималась и опускалась на его животе. Толстая такая книга в зелёном коленкоровом переплёте.
И там всё кончилось плохо… и тоже потому, что появилась девчонка. Нет, эта Пат – полный газ, конечно, и Роба можно понять, любой на его месте повелся бы на неё, как лоскут, и ведь ясно же, что и остальные запали, только у ребят с принципами дело было на ять, что товарища – то свято, никто даже пальца к ней не протянул, это как там Гоголь наш писал: «Нет уз прочнее товарищества»? Так и у них. И это ещё потому, что Отто – бывший лётчик… небо – оно такое. Оно… такое.
Веки опустились, и появилось Юлькино лицо. Антон испуганно моргнул, лицо исчезло.
Он снова открыл книгу.
" – Неудача, Отто, – сказал я. – Что-то в последнее время у нас чертовски много неудач.
– Я приучил себя думать не больше, чем это строго необходимо, – ответил Кёстер. – Этого вполне достаточно. Как там в горах?
– Если бы не туберкулёз, там был бы сущий рай. Снег и солнце.
Он поднял голову:
– Снег и солнце. Звучит довольно неправдоподобно, верно?
– Да. Очень даже неправдоподобно. Там, наверху, всё неправдоподобно.
Он посмотрел на меня:
– Что ты делаешь сегодня вечером?
Я пожал плечами:
– Надо сперва отнести домой чемодан.
– Мне надо уйти на час. Придёшь потом в бар?
– Приду, конечно, – сказал я. – А что мне ещё делать?"
…Когда через час за ним зашёл офицер-воспитатель, Антон молча плакал, сжав изо всех сил зубы.
– Что с тобой? – спросил офицер.
– Ничего. Ничего, – Антон замотал головой. – Ничего.
– Тогда пойдём. Там с тобой большие дядьки поговорить хотят.
– Зачем? Я уже всё рассказал. Сто раз – всё рассказал. Снова? Вообще уже ночь. Ночью не положено…
– Не знаю, чего они хотят, – сказал офицер, – но уж точно не выслушивать тебя в сто первый раз. Будет что-то новенькое.
– Не верю, – на всякий случай сказал Антон, хотя уже знал: воспитатель не врёт и действительно будет что-то новенькое…
Он протянул руки под "браслеты".
– Вольно, – сказал воспитатель. – Приказано доставить без наручников. И в форме. Пять секунд на оправиться.
– Есть! – Антон вскочил, сбросил пижаму, сдёрнул с вешалки отутюженную, без единой пылинки, форму. Какие пять секунд?! Хватило трёх, наверное… – Гар… подследственный Валюшенко! Готов!
Когда дверь его камеры захлопнулась, он сообразил, что оставил койку не заправленной и пижаму – комом, и воспитатель это видел и ничего не сказал…
Они спустились на первый этаж, но свернули не направо, к комнате для допросов, а налево, в административное крыло. Там в коридоре, под дверью, обитой тёмно-коричневым, почти чёрным, пластиком, стояли в полном опупении Ванька и Пётр – оба в наглаженной форме и с глазами павлинов, увидевших радугу. Воспитатель, приведший Антона, ткнул пальцев в кнопку переговорника, услышал что-то неразборчивое и так же неразборчиво ответил.
Щёлкнул замок. Воспитатель махнул всем троим: вперёд.
Коридор, ещё коридор, холл с креслами и пальмой в кадке, за столом толстая тётка в камуфляже. Дверь, обитая благородно-красным – и явно не пластиком…
Маша проснулась, дрожа. Дотянулась до кружки с водой, стала пить, стуча зубами о край.
Она опять успела отпрянуть в последний миг…
"4 декабря, – записала она немного позже, когда пальцы смогли обхватить карандаш. – Непрямое продолжение. Я – всё то же изменяющееся существо без тела и без имени. То есть тело есть, но оно не имеет формы и границ. Но здесь все такие, и это никого не интересует. Зато отсутствие имени – позорно, теперь я это окончательно поняла. Похоже, что за обладание именем мне предстоит то ли поход, то ли испытание. Откуда-то я узнала, что раньше имя у меня было, но потом я его лишилась – не знаю, как именно. Вообще-то, может быть, этот сон навеян впечатлениями от вечернего просмотра материалов…"