– Я понял. Но Барсу нельзя доверять.
– Как раз Барсу можно доверять… э-э… чуть больше, чем всем остальным марцалам. Тут ты мне просто поверь, я его знаю давно. Он немножко человек. То есть что-то человеческое в нём есть. Хотя, конечно… все они – порядочная дрянь. Как оно и положено падшим ангелам… Так вот: о доверии и речи не идёт. Будет с вами человек, который проследит, чтобы он там какую-нибудь чучу не отчебучил. Понимаешь, да?
– Телепат? – сообразил Санька.
– Ага. Причем один из самых сильных…
И всё же Санька выговорил себе сутки на размышление – хотя бы просто "для солидности". А может, и нет, может, и не согласился бы – но поздно вечером приехала бабка Калерия, отвела правнука в адмиральский кабинет и положила на большущий дубовый трёхтумбовый стол письмо на каком-то официальном бланке (сверху – перекрещенные винтовка и лопата в обрамлении пальмовых веток), написанное от руки на английском, и подшитый степплером перевод. Юлия Гнедых была опознана в девушке, назвавшейся Маргаритой Барс и вывезенной экипажем тяжёлого сторожевика «Маниту-39» с базы «Пулково» двадцать пятого августа сего года; двадцать девятого августа, согласно законам штата Невада, вступила в брак с инженер-лейтенантом Полом Эдвардом Симонсом-младшим и приняла фамилию мужа… ныне проживает…
– Хоть розыск теперь отменят и дело замнут, – излишне сурово припечатала бабка Калерия. – А то матери такое позорище – дочка под следствием по терроризму.
– Ба… – заикнулся Санька дрогнувшим голосом.
– Ну и с тебя все подозрения снимаются. В общем, дурак ты, внучек, и шутки твои дурацкие… но мужик. Горжусь.
Когда утром позвонил дядя Коля, Санька сказал, что – подумал и на всё согласен.
Сразу же дел навалилось столько, что он попросту не заметил, как пролетела осень…
Он мотнул головой, прогоняя ненужные воспоминания, и открыл первую папку.)
Антон лежал без сна, закинув руки за голову, и смотрел в морщинистый потолок. Книга легонечко поднималась и опускалась на его животе. Толстая такая книга в зелёном коленкоровом переплёте.
И там всё кончилось плохо… и тоже потому, что появилась девчонка. Нет, эта Пат – полный газ, конечно, и Роба можно понять, любой на его месте повелся бы на неё, как лоскут, и ведь ясно же, что и остальные запали, только у ребят с принципами дело было на ять, что товарища – то свято, никто даже пальца к ней не протянул, это как там Гоголь наш писал: «Нет уз прочнее товарищества»? Так и у них. И это ещё потому, что Отто – бывший лётчик… небо – оно такое. Оно… такое.
Веки опустились, и появилось Юлькино лицо. Антон испуганно моргнул, лицо исчезло.
Он снова открыл книгу.
" – Неудача, Отто, – сказал я. – Что-то в последнее время у нас чертовски много неудач.
– Я приучил себя думать не больше, чем это строго необходимо, – ответил Кёстер. – Этого вполне достаточно. Как там в горах?
– Если бы не туберкулёз, там был бы сущий рай. Снег и солнце.
Он поднял голову:
– Снег и солнце. Звучит довольно неправдоподобно, верно?
– Да. Очень даже неправдоподобно. Там, наверху, всё неправдоподобно.
Он посмотрел на меня:
– Что ты делаешь сегодня вечером?
Я пожал плечами:
– Надо сперва отнести домой чемодан.
– Мне надо уйти на час. Придёшь потом в бар?
– Приду, конечно, – сказал я. – А что мне ещё делать?"
…Когда через час за ним зашёл офицер-воспитатель, Антон молча плакал, сжав изо всех сил зубы.
– Что с тобой? – спросил офицер.
– Ничего. Ничего, – Антон замотал головой. – Ничего.
– Тогда пойдём. Там с тобой большие дядьки поговорить хотят.
– Зачем? Я уже всё рассказал. Сто раз – всё рассказал. Снова? Вообще уже ночь. Ночью не положено…
– Не знаю, чего они хотят, – сказал офицер, – но уж точно не выслушивать тебя в сто первый раз. Будет что-то новенькое.