— Если я соглашусь на увольнение, даст ли мне Якович улизнуть от слушанья и избежать тюрьмы?
— Возможно, но…
Так чего же я жду? Надо бросать! Уволится, а дальше уже разбираться с судьей Марчем.
— Отлично. Тогда скажите капитану, что я увольняюсь.
— С другой стороны… Через два часа выпуск. За час можно пройти слушанье у капитана. Ничего не теряешь.
Я потряс головой и почувствовал, как шнурок трется о шею.
— Желает ли господин инструктор получить обратно зубную щетку?
Орд прочистил горло.
— Обычно я прошу ее назад после выпуска. Еще ни один, кому я давал ее прежде, армию… ммм… не бросал. Может, ты и вправду такой, каким казался в начале курса. Безвольный скоморох.
Ах ты сукин сын! Только я понадеялся, что Орд мне сочувствует, как он вон как наподдал. Я обиженно засопел и засунул щетку обратно под форму. Разумней всего сейчас все бросить, но Орд так меня разозлил, что я не думал о разумном. Сержант больше не улыбался, однако, по-моему, кивнул.
— Ладно, черт подери. Ваша взяла. Проявить характер? Так вот — Яковичу без боя от меня не избавиться. Я требую слушанья. И сейчас же.
12
Я разложил парадную форму на голой железной койке, переоделся и пошел навстречу судьбе. Погода была мрачная и холодная, под стать моему невеселому будущему. В капитанской приемной ординарец оглядел меня тусклым взглядом из-за серого металлического стола, наговаривая что-то в диктофон.
В приемной стояло несколько свободных стульев, но я, боясь помять форму, остался стоять и лишь прислонился к стене. Приподнял края штанин и осмотрел отполированные до блеска ботинки; смахнул незримые пылинки с плеч. Нет, дело не в том, что я хотел предстать бравым воякой перед капитаном. Просто сейчас он распоряжался моей жизнью, и никакое подлизывание не казалось излишним. Окна затянуло инеем, а я все равно потел.
Я раньше читал про дисциплинарные наказания и помнил из книжек примерно то же, что говорил Орд. Провинившийся солдат отдает себя на растерзание командиру вместо того, чтобы предстать перед судом под так называемой защитой военно-судебного кодекса. Считалось, будто одного знакомого офицера убедить проще, чем дюжину закостенелых служак. С другой стороны, если командир начнет зверствовать, спасать тебя будет некому. Якович мог с позором вышвырнуть меня из армии, засадить в кутузку, засадить и потом вышвырнуть, а мог просто влепить нарядов или даже ограничиться выговором. Только последние два варианта отчего-то казались маловероятными.
— Эй, солдат!
Если бы я уже не стоял, то скаканул бы, как хлеб из тостера. Как скаканул ординарец.
В приемную вошел Орд и, словно не видя меня, обратился к ординарцу.
— Не могу найти расписания занятий. Распечатай-ка мне копию, капрал.
Пока капрал печатал, Орд прикинулся, что только меня заметил. Он кивнул.
— Курсант Уондер.
— Господин инструктор.
Орд всегда знал расписание так, будто его выжгли у него на яйцах. Было лестно, что он нашел липовый предлог, лишь чтобы меня увидеть.
Капрал протянул распечатку и вернулся к работе. Орд посмотрел в мою сторону и едва-едва приподнял голову. Выше нос, значит.
Я вытянулся в ответ. Орд кивнул, сжал руку в кулак и расслабил, сжал, расслабил, словно бьющееся сердце, потом развернулся и вышел.
Я тоже кивнул и чуть не улыбнулся вслед сержанту. Грудь распирало от гордости. Зная Орда, можно сказать, что он расцеловал меня в обе щеки.
На столе щелкнул селектор.
— Пригласите курсанта Уондера. — Голос Яковича не выражал никаких эмоций.
Я не мог дышать, не мог двинуть ногой. Ведь если я вот так здесь простою, ничего страшного-то не произойдет?
Капрал махнул рукой на дверь.
— Эй, ты там! Уондер! Слыхал, что сказали?
Я доплелся до двери, постучал и услышал капитанское «Войдите!».
— Ну, ни пуха, парень, — шепнул капрал.
Якович тоже был в парадной форме: сейчас поддаст мне коленом под зад — и на выпуск. Он ответил на мое приветствие и зашелестел бумагами. Потом оторвался от них, скомандовал «вольно», чтобы я мог говорить, но сесть не предложил.
— Мне нужно напоминать факты?
— Никак нет, сэр, я все помню! — выпалил я, решив, что нападение — лучшая защита. — Во время службы я принял запрещенный препарат. В результате на учениях произошел несчастный случай. Кур…
Перед глазами появился распластанный Вальтер. Я зажмурился и сглотнул слюну.
— Я знаю, вы с Лоренсеном дружили. Это не смягчает твой проступок.
— Так точно, сэр!
— Факты оспаривать не собираешься?
— Никак нет, сэр!
— Что можешь сказать в свое оправдание?
Я набрал в грудь побольше воздуха.
— Сэр, я много извлек из происшедшего. Я уверен, что смогу исправиться. Я готов к любому наказанию и приложу все усилия, чтобы остаться на службе.
Якович потер подбородок.
— Это почти слово в слово повторяет рекомендательное письмо инструктора Орда. Я ни на миг не допускаю, что это он тебя надрессировал, напротив, думаю, ты пришел к этому выводу самостоятельно. Что свидетельствует как в пользу сержанта Орда, так и в твою.
Я насторожился. Неужели не все еще потеряно?
Якович перелистнул страницу.
— Знаешь, на что я сейчас смотрю? На копию письма для матери курсанта Лоренсена. Первого подобного письма на моей практике.
В глазах защипало, и я заморгал.
— Курсант Уондер, мой отец служил в пехоте.
— Так точно, сэр. Сержант Орд высоко отзывался о генерале Яковиче.
— Он не раз говорил, что такими вот письмами измеряют отвагу солдат и добросовестность командиров.
Я кивнул, не зная, к чему он клонит.
— Это же письмо — мера моей вины.
— Сэр! Вина здесь кругом моя!
— Если я оставлю тебя на службе, тобой будут командовать другие офицеры.
— Сочту за честь, сэр.
— И если ты опять поддашься соблазну, кому-то придется писать новые письма.
Ой!
— Я такой грех на душу брать не хочу.
— Но, сэр…
Он поморщился.
— Послушай, Уондер, я хорошенько все взвесил, прежде чем с тобой говорить. Я не пытаюсь сломать тебе жизнь. На гражданке никому вообще дела бы не было до этих твоих таблеток. Я не собираюсь накладывать на тебя никаких взысканий — ни лишать жалованья, ни писать выговоры, я тебя просто уволю. Без всякого позора. Тебе же легче потом будет работу най…
— Сэр, единственное, что я хочу, — это остаться!
Якович молча смотрел на меня, потом развернулся на кресле. Секунды сменяли друг друга на его электронных часах. Он повернулся обратно. Взгляд его ожесточился.
— Жаль, Уондер, что я не смогу удовлетворить твоего единственного желания.
Будто со стороны я услышал собственные всхлипы. И ведь знал, что так будет, а все же надеялся, что как-нибудь, да обойдется. Как-нибудь…
Ординарец сунул голову в дверь раньше, чем постучал.
— Сэр, вас тут хотят видеть.
— Скажи им, чтобы подождали! — И мне: — Я уже говорил, что…
— Не им, сэр. Ему. И он настаивает.
Капитан встал, сжал руки в кулаки и оперся ими о стол.
— Капрал, это моя рота. Кто бы там ни был за дверью, дождется, пока не окончится слушание.
13
— Я сюда приехал не разговоры с диктофоном слушать! — прогремело сзади.
Я обернулся к огромной фигуре, заслонившей дверной проем. Судья Марч, не обращая ни малейшего внимания на жалкие попытки ординарца его остановить, шагнул в капитанскую комнату. Старик был в черном пиджаке с подвернутым рукавом и бабочке. Я присмотрелся. Нет, это не бабочка, это голубая лента, усыпанная белыми звездами. Я впервые такую видел — только читал о них в книгах. Старикан-то, оказывается, кавалер ордена Почета!
Якович наклонил голову на бок.
— Это что еще такое?
Потом вдруг вытянул шею, уставившись на синюю ленточку, выправился и отдал под козырек. Единственная польза от нашей высшей военной награды — это то, что все, вплоть до верховного главнокомандующего, отдают вам честь.