Гид повернулся и бросился в лес. Ральф пальнул ему в спину, а потом почувствовал спиной волну горячего воздуха и ничком упал в траву, загородившись телом мертвого полицейского. Старик открыл огонь из подобранного «узи» по зависшему в десяти метрах над землей вертолету, и машина повернула к деревьям. Дисантис даже не целился толком, просто стрелял вверх, оружие тряслось – две тысячи стреловидных пуль в секунду. Мелькнуло лицо пилота, стекло кабины взметнулось тучей белых осколков. Машина круто накренилась и упала в джунгли. Взрыва не было – только шум ломавшихся веток.
В небе появился второй вертолет. Дисантис перебежал под прикрытие деревьев. Машина сделала круг над поляной, а потом вертикально взмыла вверх. Ральф схватил детей за руки и снова потащил их в обход прогалины. Они выбрались на то место, где экскурсовод скрылся в лесу. В темноту уходила узкая тропа.
Дисантис присел на корточки и провел рукой по траве. Сквозь листья деревьев падал свет. На зарослях вдоль тропы пламенели капли свежей крови. Ральф понюхал пальцы и посмотрел на побелевшие лица внуков. Сэмми и Элизабет больше не плакали.
– Все в порядке, – успокаивающим голосом произнес дедушка.
Где-то наверху грохотали винты, гудели двигатели. Мягко, почти нежно он развернул притихших, покладистых детей и повел их в джунгли. Там было безмолвно, темно и прохладно. На тропинке алели капли крови. Дети шагали быстро, стараясь не отставать от деда.
– Все в порядке, – снова прошептал он, положив руки им на плечи. – Все в порядке. Я знаю, куда идти.
Предисловие к «Могильникам Айверсона»
У нас, американцев, есть удивительный талант – превращать самые важные и любимые национальные святыни в безвкусицу и вульгарщину. Возможно, мы еще слишком молоды и не в состоянии ощущать историю по-настоящему. А может, все дело в том, что, если не считать Гражданской войны, Америку никогда не бомбили, не оккупировали и вообще она ни разу не подвергалась нападению извне (и не уговаривайте меня, Англо-американская война 1812 года не в счет; да, англичане тогда спалили Вашингтон, но мало кто из американцев это заметил, а тем, кто заметил, было наплевать). Может, именно поэтому от наших святынь и не веет жертвенностью.
Есть, конечно, несколько памятников, которые просто невозможно опошлить, как ни старайся. Например, придя ночью к мемориалу Линкольна, трудно не почувствовать себя главным героем фильма «Мистер Смит едет в Вашингтон». После первого такого визита я, помнится, три дня запинался, как Джимми Стюарт.
Но постойте у монумента чуть подольше, и вы почти наверняка услышите, как там, за мраморными стенами, шушукаются бюрократы и разработчики из компании Уолта Диснея. Через полгодика приедете посмотреть на памятник, а старик Линкольн встанет, зачитает голосом Хэла Холбрука свою вторую инаугурационную речь, перейдет вброд фонтан и отправится на улицу Конституции бить чечетку.
Бездна вкуса, кто спорит.
Еще есть поля сражений Гражданской войны.
Вы наверняка бывали в Геттисберге. Многие честные и искренние люди старались этого не допустить, но город и окрестности все равно испакостили всевозможными статуями и монументами. Служба национальных парков воздвигла жуткую фаллическую башню, причем на самом высоком холме, так что теперь никому не избежать созерцания типичного для XX века уродства. В музее переливаются огоньками компьютеризированные диорамы, а в окрестных магазинах можно купить соответствующие футболки.
Бог с ним со всем. Это все равно не имеет значения.
Ведь, как и на других, менее знаменитых полях сражений той войны, в Геттисберге ощущается особое напряжение, которое воздействует на зрителя почти физически; поверить в такое трудно – нужно побывать там и прочувствовать самому. Одержимое место во всех смыслах слова, полное призраков. Ни в одном шотландском замке, ни в одном капище друидов, ни в одной египетской пирамиде вы не услышите такого громкого хора мертвых голосов, взывающих к живым.
И тем не менее трудно найти место более трогательное и спокойное.