— Славно, — Шанкар задумался на мгновение, а потом, поморщившись от боли, добавил, — и пусть сообщит, что долины Сарасвати больше нет.
Балдев кивнул и нервно сглотнул.
Охотник вновь уставился на дорогу. Его лицо покрыла бледность.
***
Брасид сидел на холодном полу камеры тюрьмы и угрюмо таращился на кирпичную стену. Сегодняшний день был лучше предыдущего. Анил не сотрясал воздух своими дикими воплями и завываниями. А это уже можно было посчитать за праздник.
Кузнец тяжко вздохнул. Он до сих пор не мог понять, что произошло тогда на рыночной площади. Как так получилось, что кровь оказалась на его руках? Кровь ни в чем не повинных людей?! Раз за разом Брасид возвращался в памяти к тому дню. Каждый раз кузнец прокручивал в голове одно и то же. Вот он хватается за огромный молот, думая, что в мастерскую заползла кобра. Еще досадливо ругает себя за то, что не догадался завести мангуста. Затем оборачивается, окидывая пристальным взглядом помещение кузницы. Видит подкову, лежащую рядом с чаном воды. А затем… а затем…
Брасид досадливо ударился затылком о кирпичную кладку.
«Проклятие! Не могу! Не могу вспомнить. Словно потом я уснул, а проснулся уже на дороге. Связанный и не понимающий, что происходит? О, Богиня-мать, я до сих пор не понимаю, что происходит?!».
Послышались тяжелые шаги.
Кузнец перевел угрюмый взгляд в сторону коридора. Возле двери стоял толстый тюремщик и внимательно его рассматривал. Брасид увидел во взгляде стража темницы легкое сочувствие.
— Как ты сегодня, Брасид?
— Нормально, — сухо ответил кузнец.
— Уже не хочешь переселиться в выгребную яму?
Брасид криво ухмыльнулся:
— Пока этот придурок за стенкой молчит, то все терпимо.
Тюремщик согласно кивнул:
— В этом я с тобой полностью согласен, — связка ключей звякнула на поясе, — пойду, схожу за обедом. Скоро вернусь.
— Давай, — угрюмо произнес кузнец и вновь уставился в стенку.
— Так и не вспомнил ничего?
— Нет.
— Лучше бы вспомнить…
— Знаю, — не оборачиваясь молвил кузнец, — в любом случае, я готов понести наказание, которое заслуживаю.
Тюремщик еще немного посмотрел на Брасида, потом тяжко вздохнул и направился в сторону лестницы.
Кузнец же снова вернулся к бесплодным попыткам восстановить в своей голове события того злосчастного дня.
В тот момент, когда он в очередной раз начал прокручивать в голове, как разворачивается с молотом в руке, из-за стены донесся стон.
Брасид вздрогнул и закатил глаза.
«О, нет, только не это!».
Похоже, безумный лесоруб в соседней камере готовится устроить очередное «представление» на всю темницу. Его истошные крики и вопли сводили Брасида с ума. Каждый раз, когда Анил начинал заходиться в приступе безумия, кузнец желал лишь одного — оказаться, как можно, дальше от источника этих леденящих душу звуков.
Вот и сейчас он обреченно ждал, когда лесоруб начнет выворачивать разум своими криками.
Анил вновь застонал. Тихо и протяжно. Брасид закрыл глаза.
«Сейчас. Сейчас начнется».
Однако вместо истошного вопля по ту сторону стены раздался приглушенный голос Анила.
— Он здесь.
Брасид открыл глаза.
— Он здесь. Он здесь.
«О чем это он?».
Кузнец встал и прислушался. Анил же продолжал монотонно выговаривать.
— Он здесь. Он здесь. Он здесь.
— Кто здесь? — громко поинтересовался Брасид.
И в этот момент лесоруб сорвался на визг. Его истошный вопль, казалось, содрогнул стены темницы Цитадели.
— Он здесь! Он здесь!! Он здесь!!!
Кузнец закрыл уши своими мощными ладонями. Его лицо перекосила гримаса отвращения.
«О, Богиня-мать, дай мне сил!».
Брасид начинал чувствовать, что потихоньку сходит с ума. Его взгляд то и дело возвращался к кирпичной кладке стены, за которой скрывался безумный Анил. Но не потому, что лесоруб словно заполнил все окружающее пространство. Кузнец хотел прекратить свои мучения. Чтобы не слышать этих истошных криков, леденящих душу. Не пытаться вспомнить, как он превратился в хладнокровного убийцу. Чтобы лица Аваниша и Бакулы перестали являться ему по ночам. Сбросить с себя, наконец, это бремя. И стена, выложенная обожженным кирпичом, виделась, как спасительный выход.
«Я заслужил смерть за то, что сделал. И меня не оправдывают безумия или провалы в памяти. Я устал от всего этого…Всего лишь нужно хорошенько приложиться… и все. Все снова станет хорошо».
— Он здесь! Он здесь!! Он здесь!!!
Голос Анила доходил до ушей даже сквозь могучие ладони кузнеца. В глазах Брасида загорелась решимость. Повернувшись в сторону стены, он отошел назад, чтобы взять разбег.
— Великая Богиня-матерь, да что у вас тут происходит?! — взревел тюремщик, возвращаясь с тарелкой пшеничных лепешек.
Однако его голос потонул в воплях безумного лесоруба. А Брасид уже ничего не слышал. Разбежавшись, он с силой ударился головой о кирпичную кладку.
Глава 2
— Боги милостивые, что там происходит?
Камал, красный, словно рыбная икра, испуганно смотрел в сторону Цитадели, откуда к небу поднимались черные клубы дыма. В этот момент он, как никогда, соответствовал своему имени[1]. Непроизвольным движением стражник дотронулся до своих темных волос, космами спадающих на плечи.
— Не знаю, дружище, — прошептал его товарищ Чигаль, вместе с которым они несли службу по охране восточных ворот Мохенджо-Даро.
Помимо жуткой картины горящей Цитадели, представшей перед глазами, до их слуха долетал слабый отдаленный гул. И в этом гуле можно было разобрать крики и вопли.
— Не знаю, — шепотом повторил Чигаль, облизав пересохшие губы.
— Нужно проверить, — неуверенно произнес Камал.
Чигаль отрицательно мотнул головой:
— Нам запрещено покидать пост.
— Но вдруг там нуждаются в нашей помощи?! — воскликнул Камал.
— Мы не единственные стражники на весь город. Для этого есть уличные патрули.
— Ты и вправду думаешь, что это похоже на рядовой случай для местного патруля?!
Чигаль так не думал. Он все прекрасно понимал — там, в центре города, происходит нечто. Нечто ужасное. Но стражник не решался покинуть пост. После запрета на передвижение по дорогам, наложенное Верховным жрецом Чудамани, за охраной городских ворот стали следить более тщательно. Никого не выпускать. Если они покинут свой пост, то им не сдобровать.
— Мы не можем уйти, сам знаешь, — произнес Чигаль.
— Тогда отпусти меня, — вызвался Камал, — я быстро сбегаю и разузнаю, что, да как?
Тот все еще находился в сомнениях.
Видя нерешительность сослуживца, Камал добавил:
— Ну, чего ты боишься? Думаешь, в одиночку не сдержишь особо ретивого нарушителя жреческого приказа, которому вдруг приспичило выйти за стены? — он развел руками в стороны. — Оглянись! Рядом вообще никого нет!
Камал оказался прав. Небольшая площадь около восточных ворот пустовала. Ставни соседских домов были плотно закрыты. Оттуда не доносилось ни звука. Словно все жители города сейчас находились там, где-то в центре Мохенджо-Даро.
— Ладно, — быстро бросил Чигаль, переминаясь с ноги на ногу. Все это ему очень не нравилось. — Только быстро!
— Туда и обратно! — заверил Камал и, перехватив поудобнее копье, побежал в сторону рыночной площади. Его кожаные сандалии взбивали пыль мостовой с шаркающим звуком.
Вскоре Чигаль остался один.
Как только товарищ скрылся вдали, он сразу почувствовал себя неуютно. Окутавшая, словно плотным одеялом, тишина была какой-то тяжелой. Давящей. Чигаль не мог объяснить. Его ноги будто налились свинцом. Захотелось отложить копье и примоститься возле каменной стены, но он продолжал нести службу возле восточных ворот. При этом тишина вовсе не была мертвой. Откуда-то с юга до него доносились обрывки криков и воплей, а над Цитаделью клубился черный дым. И эти звуки жутко контрастировали с тишиной, воцарившейся возле ворот. Чигаль начинал жалеть, что отпустил Камала. Сердцебиение участилось. В окружающем безмолвии он отчетливо слышал, как оно гулко отдается в груди. Стражник сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться, но это не помогло.