Он встал.
— Куда это ты собрался? — агрессивно спросил Турен.
— Я полагаю... у тебя много дед... так что я...
Турен схватил блокнот Люка и просмотрел его записи.
— Улоф Херберт, Улоф Херберт... вот, оказывается, как ты работаешь... — Он отдал блокнот журналисту. — Об этом ты не напишешь ни слова.
— Черт возьми, я...
— И никому не скажешь ни слова, чтобы кто другой не написал...
— Само собой. Я прекрасно знаю, что можно, а что нельзя... И мне наплевать, что ты нашел кого-то в мусорном баке...
— Надеюсь, ты хорошо запомнил мои слова...
— Не дави на меня. Я не напишу об этом ни строчки. За кого ты меня принимаешь?
Он бросился к двери, провожаемый громким приказом Турена:
— Проводите Люка, а то он не найдет дорогу.
Улле Люк, спускаясь на лифте в подземный гараж к машине, отметил, что пульс участился на десять ударов в минуту. Принял еще одну таблетку валиума.
Лифт остановился, и Люка окутали выхлопные газы.
Свен-Эрик Свенеон наблюдал, как на бумаге, погруженной в раствор проявителя, постепенно появляется изображение. Он не уставал восхищаться этим процессом — сначала обозначаются самые темные, резкие участки, потом проступают и серые тона.
Б фотолаборатории он считался педантом. Лаборанты, которые сами не снимали, а только проявляли и размножали снимки признанных фотографов, относились к Свенсону со смешанным чувством снисходительности и уважения. Свенне никому не позволял трогать сделанные им снимки.
Сейчас он стоял и смотрел, как в буреющем проявителе возникает изображение мертвеца в мусорном баке.
— Неужели трудно вовремя сменить проявитель? — крикнул он сидящему поблизости лаборанту. Но реплика эта скорее была данью привычке, чем признаком гнева или беспокойства.
Человек в баке. Свенсон внимательно рассматривал фотографию. Где-то он его уже видел. Или просто пресловутая фотографическая память так прочно запечатлела то, что предстало перед его глазами там, во дворе? Чем дольше он находился в лаборатории, чем больше снимков мертвеца вынимал из ванночек, тем больше крепло в нем убеждение, что он снимал этого человека и раньше. Живого.
Свенсон редко ошибался. Фотограф, обладающий фотографической памятью, может это себе позволить.
Он кинул последние снимки в промывку и вышел из темной комнаты. Остановился у стола, где стоял кофейник, плеснул в чашку кофе и стал размешивать сахар, который почему-то никак не хотел растворяться.
— Пиленый сахар, да и кофе уже остыл, — объяснил один из лаборантов.
— Прекрасно. Проявители мутные и теплые, а кофе холодный. Все в полном порядке, — ответил Свен-Эрик и поморщился, потому что именно в этот момент холодная горькая жидкость попала в его пустой желудок.
— Можно ведь включить подогреватель. В этой кофеварке есть приспособление, называющееся термостатом. Он работает как маленькая ЭВМ...
ЭВМ? Человек в баке... Неужели?
Деревянный Исус спешил.
Так обычно из уст в уста передавался сигнал тревоги с площади Марии на Седере к площади Сергеля в центре города.
И те, кто слышал этот сигнал, прекрасно знали, что он означает: бывший столяр Леннарт Юханссоп — таково было его настоящее имя — отправляется спасать новые заблудшие души, спасать для вечной жизни.
Деревянный Исус спешил. У него появилась идея, не дававшая ему покоя.
Он покинул свою однокомнатную квартиру на улице Катарина Бангата и направлялся на Ётгатан, чтобы встретиться с братьями и сестрами. Привычный извилистый путь привел его на площадь Марии. Трое полицейских, вцепившись с разных сторон в какого-то одурманенного наркотиками человека, пытались посадить его в машину.
— Братья, братья! — воскликнул Деревянный Исус. — Как, по-вашему, чтоб вас черти взяли, будет чувствовать себя завтра этот бедняга? И куда вы собираетесь его везти?
Полицейские ослабили хватку — как ни странно, они даже смутились. Они знали Деревянного Исуса, знали, что он помог и спас стольких, сколько им за всю жизнь не спасти.
— А что нам делать, черт возьми? Он же как дикий зверь! — сказал один из них.
— Да приидут ко мне чада мои, сказал Иисус, — ответил Деревянный Исус. — Отпустите беднягу, я его знаю. Я отведу его в такое место, где его заблудшая душа обретет покой.
Полицейские переглянулись, кивнули в знак согласия и выпустили свою жертву.
— Положитесь на меня, ребята, вы ведь знаете, я не подведу, — сказал Деревянный Исус, дав им понять, что они здесь лишние.
Полицейские ретировались к своему автобусу. В глубине души они испытывали облегчение. Теперь им не нужно везти «буйного» клиента в каталажку, теперь их не обвинят в превышении власти, теперь им не нужно писать подробный рапорт.