Над городом разгорался рассвет. Издалека, со стороны погибающего от загрязнения моря, налетел легкий бриз, неся с собой прохладу и запах соли.
Ночная влага постепенно испарялась. Медленно высыхал асфальт на тихих улицах. Запоздавшие прохожие и те, кто совершал утренний моцион, останавливались, чтобы вдохнуть неожиданно чистый и свежий воздух, в другое время дня обычно вонявший бензином.
На улице Клипгатан на Седере эта кажущаяся идиллия нарушена. Между домами мелькают синие огни полицейских машин и «Скорой помощи». Взволнованные жильцы, разбуженные шумом, стоят группками и смотрят на мрачное действо. Поблизости еще несколько журналистов. Они недовольно переговаривались — сколько же можно ждать.
Вокруг обычно таких невинных мусорных баков полицейские поставили заслон, и фотографы увековечивали жуткую находку, из-за которой мусорщик, первым обнаружив труп, упал в обморок.
Волна героина захлестывала столицу, волна, которая несла с собой квартирные кражи, ограбления, нападения и насилия.
«Белой смертью» окрестили журналисты эту напасть, поразившую город.
По сравнению с хаосом, царившим в поликлиниках и больницах, этот мертвец в мусорном баке не представлял никакого интереса, ничего такого, что могло бы поразить читателя. Особенно если учесть, что человек этот, по-видимому, просто покончил с собой. Так, по крайней мере, говорили, неофициально разумеется, не слишком искушенные полицейские из молодых.
Когда в ворота въехала еще одна полицейская машина, журналисты сразу бросились к человеку, который как раз вылезал из нее, — они узнали комиссара отдела насильственных преступлений Свена Турена.
Турен прошел к заграждению. Стоявший там полицейский отдал ему честь и приподнял веревку, чтобы пропустить комиссара. Журналистов отогнали, как назойливых собак, слишком близко подобравшихся к столу.
— Сколько он здесь сидит? — спросил Турен и потер нос.
Полицейский, все еще державший веревку, растерялся, услышав обращенный к нему вопрос такого высокого начальства. За все полтора года его службы на Седере начальство с ним ни разу не заговаривало.
— Что? — только и смог он выдавить из себя.
— Сколько он здесь сидит? — повторил Турен, немного отчетливее и немного более раздраженно. Потому что комиссар действительно был раздражен. Свен Турен ужасно не любил выезжать на осмотр трупов ночью.
— Кто? — пролепетал несчастный полицейский, отчетливо сознавая, что ему никогда не удастся продвинуться по службе, если сейчас он не сумеет ответить.
— В мусорном баке сидит мертвый человек, — сказал Турен нетерпеливо. — Сколько времени он там сидит?.. И сколько вы, кстати, служите в полиции?
— Два года, господин комиссар, но...
— Два года? Он сидит здесь два года? Тогда, черт подери, нужно было прислать сюда египтолога или еще какого-нибудь эксперта по бальзамированию. Как же это он не сгнил? Как вас зовут?
— Пальм, господин комиссар... Нет, нет, я имел в виду, что я служу два года... Я... я не знаю, сколько он здесь сидит. Мне... мне приказали только охранять заграждение и следить, чтобы...
— Ну ладно, ладно, — сказал Турен, почувствовав жалость к бедняге, которого звали Пальм и которому еще, наверное, лет 35 надо было заниматься этим отвратительным делом. 35 лет! У Турена они, слава богу, почти позади.
— Завтракал? — добавил он, пытаясь сгладить свою резкость.
— Нет... нет, господин комиссар, меня не смогли сменить. И... — Полицейский Пальм судорожно искал нужные слова. Свен Турен похлопал его по плечу.
— Ну, ну, — сказал он. — Все в порядке...
Подумав, что сейчас псдурпо бы съесть яичницу из двух яиц, он прошел к группе, стоявшей около мусорных баков. Бергстрем, его ближайший помощник, обернулся и начал листать блокнот.
Свен Турен всегда называл Бергстрема по фамилии, хотя прекрасно знал, что того зовут Леонардом, но в служебные обязанности комиссара не входило называть кого-то Леонардом, да и Бергстрем сам, кажется, не имел ничего против установившегося обращения.
— Привет! — сказал Леонард Бергстрем. — Вероятно, случай не для нас. Сорок лет, мертвый. Шприц лежит рядом. Героин, могу поклясться. У него...
— Сколько он сидит здесь? — перебил Турен.
— Четыре, пять часов... сейчас поглядим, ну-ка... — Бергстрем пролистнул блокнот в твердой черной обложке, со сменным блоком и бесстрастно сказал: — Ага, вот. Его нашли мусорщики. Одному из них показалось — бак переполнен, и он нажал на крышку, но ничего не вышло — голова мешала.
— У мусорщика голова в баке была, что ли? — спросил Турен. Он просто не мог удержаться.