— Не верю, что именно это тебя волнует! — подняв бровь, ответил брат, — мы сгораем каждую тысячу лет, и давно привыкли к этой пытке.
— Твое право, — отстранено выдохнула я, продолжив разглядывать бесконечность: совсем не хотелось говорить, сердце сжималось от предчувствия чего-то важного, чего-то, что изменит судьбу и не только мою, но и каждого здесь, в этом городе, и там, на планете.
Глаза невольно гладили эту массивную металлическую конструкцию с множеством светящихся стеклянных куполов, уменьшающихся вдали. А дальше темнота и множество точек в бесконечном пространстве этой ночи. Что там, в этой пустоте, наполненной вспышками света, несущегося к нам с невообразимой скоростью, может этот свет, знает ответы на вопросы, которые терзают ни одну тысячу лет все человечество и меня? Одни ли мы в этой ночи, родились, ходим, дышим, живем или там, в неизвестности, есть еще кто-то, чьи сердца бьются подобно нашим, чьи мысли в этот момент пронзают время и пространство и стремятся к нам, на Хейзу, ко мне, Силене…?
Невольно вздохнув от тоски и одиночества, решила больше не думать о том, что так и останусь одна на этой планете под умирающей звездой по имени Рутеус. Всего лишь пара тысячелетий и все ее жители обречены. Но им об этом не стоит волноваться, эти люди вокруг меня уйдут отсюда гораздо раньше, их жизнь мимолетна как вспышка, моя бесконечна. Последнее время меня постоянно волнует, что будет с этой планетой через пару тысяч лет больше, чем кого-то из них, ведь я буду жить и увижу конец Рутеуса собственными глазами, сгорев вместе с ним, чтобы никогда не родиться.
Взглянув на Ретипа и Силэ, полных надежд и любви, решила не думать больше об этом, ведь все же сегодня праздник и вполне возможно, что эти люди отыщут планету пригодную для жизни будущих поколений, и мы отправимся в бесконечное путешествие вместе с ними. Но что будет с сосудами, в которых мы рождаемся? Они останутся здесь и, погибнув на другой планете, мы не сможем родиться вновь?
— Силена, смотри, — слегка толкнув меня локтем под ребра, позвала Силэ.
— Там корабль и экипаж, — взволновано улыбаясь, показывала она в темноту космоса, где рядом с соседней смотровой площадкой был виден космопорт. Огромный, вытянутый словно пуля, корабль как раз включил двигатели, и космолет ожил в невесомости, проверяя все системы и приборы на готовность к старту.
За тысячелетия я ко всему привыкла, кроме гордости за этот народ: они были гениальны, всегда находили выход из самых сложных ситуаций, будь то умирающая звезда или космическая защита от астероидов, они придумывали такие системы, чтобы обезопасить себя и весь этот мир, что невольно начинаешь гордиться ими. Жаль, что их жизнь так коротка. С тех пор как Рутеус поглотил первую планету, некогда цветущею, их жизнь полностью изменилась, Дейза была началом конца нашей Хейзы.
Экипаж под бурные и продолжительные аплодисменты присутствующих покидал сцену после недлинной, но волнительной речи, рыжеволосого молодого капитана, скрываясь за высокими дверьми около сцены. Все до последнего члена команды покинули зал и оказались вне большого и светлого зала. Каждый из них сейчас пролетал большими и легкими прыжками по стеклянному коридору, ведущему от города к кораблю и, уносил в своей памяти целую эпоху, мир, который останется, таким как он есть сейчас, только в их и моей памяти.
Множество зевак толпилось на всех смотровых площадках вокруг космопорта, я видела счастливые и вместе с тем взволнованные лица, прилипших к стеклам, чтобы как можно лучше запомнить это мгновение, не только в своих сердцах, но и всевозможных приборах памяти, вживленных каждому при рождении в ладонь и бровь.
Итак, вот он, торжественный момент: неизвестный человек ровным и мягким голосом начинает обратный отсчет, телескопический трап медленно отходит от корабля и тот начинает пятиться назад все дальше от города. Отлетев на приличное расстояние, он разворачивается хвостом к ликующим зрителям, и, на миг, замерев, исчезает в темноте космоса, набрав запредельную скорость.
Немного постояв, глядя в темный космос, на то место, где еще мгновенье назад был корабль, отправленный в далекое будущее, толпа разочарованно начинает расходиться кто куда. Кто-то бредет к лифту и спускается обратно на Хейзу, кто-то отправляется в кино, кафе, магазины, а я по-прежнему смотрю в темноту и понимаю, что от тоски хочется петь, и не просто петь, а кричать на разрыв аорты так, чтобы этот голос услышал кто-то неведомый мне, но столь желанный.