Однако американская отстраненность от европейской традиции силовой политики была не просто политической программой. Несмотря на некоторые спорадические исключения, до конца девятнадцатого века это был установленный политический факт. Актуальность этого факта была результатом сознательного выбора, а также объективных условий географии. Популярные писатели могли видеть в уникальности географического положения Америки руку Бога, которая неизменно предписывала курс американской экспансии, а также изоляции. Но более ответственные наблюдатели, начиная с Вашингтона, тщательно подчеркивали взаимосвязь географических условий и внешней политики, выбирающей свои цели в свете географии, используя географические условия для достижения этих целей. Вашингтон говорил о «нашем обособленном и отдаленном положении» и спрашивал: «Зачем отказываться от преимуществ столь необычного положения?». Когда этот период американской внешней политики подошел к концу, Джон Брайт писал Альфреду Лаву: «На вашем континенте мы можем надеяться, что ваши растущие миллионы отныне не будут знать войны. Никто не может напасть на вас; и вы стремитесь воздержаться от участия в ссорах других народов».
С берегов североамериканского континента граждане нового мира наблюдали за странным зрелищем борьбы за международную власть, разворачивавшейся на далеких сценах Европы, Африки и Азии. Поскольку на протяжении большей части девятнадцатого века их внешняя политика позволяла им сохранять роль зрителей, то, что на самом деле было результатом преходящего исторического созвездия, представлялось американцам постоянным состоянием, выбранным самостоятельно, а также предначертанным природой. В худшем случае они продолжали бы наблюдать за игрой других в политику власти. В лучшем случае приближалось время, когда с установлением повсюду демократии опустится последний занавес и игра в политику власти больше не будет вестись.
Помощь в достижении этой цели была задумана как часть миссии Америки. На протяжении всей истории страны национальное предназначение Соединенных Штатов понималось в антимилитаристских, либертарианских терминах. Там, где эта национальная миссия находит неагрессивную, воздерживающуюся формулировку, как в политической философии Джона К. Кэлхуна, она понимается как продвижение внутренней свободы. Сравнивая тенденции европейской силовой политики с идеалами американской традиции, Самнер вместе с Вашингтоном считал, что они несовместимы. Однако, как пророк грядущих потрясений, он видел, что с окончанием испано-американской войны Америка бесповоротно взяла на себя обязательства следовать тем же курсом, который поглотил Европу в революции и войне.
Таким образом, общая концепция, сформировавшаяся в XIX веке о природе внешней политики, в сочетании с конкретными элементами американского опыта породила убеждение, что участие в политике власти не является неизбежным, а лишь исторической случайностью, и что у наций есть выбор между политикой власти и другими видами внешней политики, не запятнанными стремлением к власти.
Борьба за власть: Политика статус-кво
Внутренняя и международная политика — это два разных проявления одного и того же явления: борьбы за власть. Проявления различаются в двух разных сферах, потому что в каждой из них преобладают разные моральные, политические и общие социальные условия. Национальные общества демонстрируют гораздо большую степень социальной сплоченности внутри себя, чем между собой. Культурное единообразие, технологическая унификация, внешнее давление и, прежде всего, иерархическая политическая организация — все это приводит к тому, что национальное общество становится интегрированным целым, обособленным от других национальных обществ. Вследствие этого внутренний политический порядок, например, более стабилен и в меньшей степени подвержен насильственным изменениям, чем международный порядок.