Даппа попытался ускорить его пинком, промахнулся, снова занёс ногу и толкнул гранату изо всех сил. В следующий миг он развернулся и плашмя упал на землю. Ван Крйк тем временем повернулся спиной к гранате и обнял пороховой бочонок, плащом заслоняя его от искр. Граната, подпрыгивая, катилась по склону; через три секунды она взорвалась.
Мгновение спустя громыхнуло во второй раз: видимо, отлетевшая искра воспламенила порох в запальном отверстии гаубицы, произведя преждевременный выстрел. Даппа и ван Крйк не сразу поднялись на ноги: обоих ранило осколками и отлетевшими камешками, оба были слегка оглушены. Они видели, как их граната взорвалась над Темзой.
Взрыв Уайтовой гранаты сбил прицел их гаубицы. Однако полоса горящих веточек и листьев огненной дорожкой протянулась вниз по склону, а Вудраф яростно пинал нечто, исходящее густым дымом и упорно липшее к его ноге — парик. Уайт тем временем готовился перезарядить орудие.
Вот тут-то они и перестали существовать. Крепостную стену скрыл от ван Крйка и Даппы огненный шар, в котором кружились безобразные чёрные клочья. Оба вновь бросились на землю. Сверху пошёл раскалённый дождь. Они вскочили и принялись быстро увеличивать расстояние между собой и боеприпасами. Путь их лежал мимо эшафота, который сейчас украшали простёртые тела стражников. Снизу донеслось дробное бабах — взорвались гранаты Уайта. По этому сигналу Даппа и ван Крйк в бодром темпе направились к реке. Если бы кто-нибудь из стражников поднял голову, то увидел бы, как они исчезли в штормовом фронте дыма, скрывшего всю нижнюю часть Тауэрского холма.
Впрочем, внутри этой дымовой завесы видеть было можно, пусть и на небольшое расстояние. Даппа и ван Крйк остановились или по крайней мере замедлили шаг там, где ещё недавно стояли Уайт и Вудраф. Ничего похожего на трупы не наблюдалось, хоть Даппа и уверял, что споткнулся о чей-то хребет.
— Невероятно, — задумчиво проговорил ван Крйк. Он разглядывал что-то на выжженной земле, поочередно указывая крюком, как пальцем, на какие-то мелкие предметы. — Раз, два, три, четыре, пять! Раз, два, три, четыре, пять!
— Что такое?
— Слишком много ушей! — воскликнул ван Крйк.
Даппа подошёл и тоже наклонился. Ушей и впрямь было пять: четыре сморщенных в одной стороне, а чуть поодаль — свежее, окровавленное.
— Это я объяснить могу, — Даппа башмаком подгрёб немного земли, чтобы присыпать сморщенные уши, — но чуть позже. Давай поскорее вернёмся на корабль. Сейчас сюда сбегутся стражники и драгуны.
— Они наверняка перепуганы до полусмерти.
— Согласен; и всё равно мне не терпится к себе на корабль.
Даппа и Ван Крйк по-прежнему мало что видели за туманом, но они двинулись вниз с холма, а это, как известно, самый верный способ отыскать океан.
— Надеюсь, следует понимать, что ты наконец бросил своё глупое писательство, которым так всем надоел.
— Я выпустил своё ядро и не спешу перезаряжать. Впрочем, как литератор я остаюсь преданным рабом Музы и всегда готов исполнить её веления.
— Тогда лучше нам и впрямь побыстрее добраться до корабля, — сказал ван Крйк, прибавляя шаг. — Надо поднять паруса и выйти в море, где этой ведьме до тебя не добраться.
«Замок» Ньюгейтской тюрьмы
23 октября 1714
Удивительно, как много могут изменить какие-то двадцать футов: ровно столько отделяло кровать с балдахином от середины давильни сразу за дальней стеной Джековых апартаментов. Несколько дней назад он лежал голый на каменном полу, прижатый ящиком со свинцом, теперь, в чистой ночной рубашке, отдыхал на перине из гусиного пуха.
Месяц или два назад Джек без труда получил бы всю эту роскошь в обмен на деньги. Однако теперь средств не осталось: то, что не издержал сам Джек, захватил или сделал недоступным его беспощадный преследователь, сэр Исаак Ньютон.
Не существовало фиксированной платы за апартаменты в «замке»; смотритель тюрьмы применял гибкую шкалу в зависимости от статуса узника. Герцог — скажем, мятежный шотландский лорд — при поступлении в тюрьму вносил пятьсот гиней, только чтобы не попасть на «бедную сторону». Дальше он должен был еженедельно платить тюремщикам марку, то есть тридцать с чем-то шиллингов, за право оставаться в приличной комнате.
Джеку через неделю предстояло умереть, и плата за квартиру для него должна была составлять меньше фунта. Иное дело вступительный взнос. С незнатного, но состоятельного горожанина брали куда скромнее, чем с герцога — положим, двадцать фунтов. Сколько же в таком случае должен внести Джек? Одни сказали бы, что он ниже состоятельного горожанина и должен платить меньше двадцати фунтов стерлингов. Другие (в том числе, вероятно, ньюгейтские тюремщики) возразили бы, что в определённом смысле Джек выше герцога, и требовать с него надо, как с короля.