Таким образом, трехступенчатая система научно-богословской аттестации, дополненная снизу званием действительного студента, существовала на протяжении всего исследуемого периода (1814–1918) Однако реально все ступени действовали только в течение 1869–1918 гг. В этот период происходило постепенное осознание значения каждой степени, причем это осознание способствовало выработке общих критериев к диссертациям каждой ступени. Стойко сохраняемая трехступенчатая система, а также определение места и значения ее составляющих свидетельствуют о самостоятельном развитии системы научно-богословской аттестации, хотя и в определенной связи с университетской системой аттестации.
Номенклатура и специализация ученых степеней, присуждаемых духовными академиями
С вопросом об иерархии ученых степеней, присуждаемых духовными академиями, тесно связан и вопрос номенклатуры этих степеней. Последний имел две стороны: возможность включения в состав духовно-академических ученых степеней небогословских, а также дифференциация самих богословских степеней.
Все степени, присуждаемые духовными академиями, были богословскими. Однако решение ограничить академии «богословской ученостью» было принято не сразу, да и в дальнейшем вызывало немало дискуссий. Дело в том, что в духовных академиях изучались не только богословские науки. В документах, связанных с реформой 1808–1814 гг., специальным предметом занятий духовных академий называлась «ученость, сколь можно более приспособленная к наукам богословским»[214], а также присоединяемые к этой «учености» «изящные науки» (belles lettres) – словесность, риторика, философия. В «Начертании правил» 1808 г. и в проекте Устава академий 1809 г. магистры-выпускники называются «магистрами академии», а не «магистрами богословия»[215]. Первый курс преобразованной СПбДА изучал в 1809–1814 гг. не только богословские, но и общеобразовательные науки – гуманитарные, физико-математические. Все эти предметы были сгруппированы в шесть классов – богословский, философский, словесный, исторический, физико-математический и класс языков, причем на все классы полагалось равное количество преподавателей, а в первые годы обучения и равное количество учебных часов. Более того, поставленная перед профессорами задача – приготовить по их классам профессоров для преобразуемых академий и семинарий – подразумевала полноценное освоение и небогословских наук, хотя бы частью студентов. Разделение в 1810 г. предметов, преподаваемых в академиях, на необходимые и предметы по выбору не решило вопроса о научном статусе небогословских наук в духовных академиях.
Даже акцент, поставленный в окончательной редакции Устава 1814 г. на богословии как главном предназначении выпускников духовных академий, не снял вопроса: магистры и в окончательном варианте назывались «магистрами академии»[216]. Более того, Устав духовных академий 1814 г. предусматривал возможность давать академическую степень магистра тех общеобязательных наук, по которым студенты, не достигшие отличных успехов в богословии, заняли первые места, то есть философии, библейской, церковной и отечественной истории, словесности, древних языков. Но эта магистерская степень по статусу была ниже магистра богословия – ее обладатели оставались во втором, то есть кандидатском, разряде, и для получения степени доктора богословия они должны были предварительно держать новый экзамен по богословским наукам на звание полного магистра академии[217].
Однако и эту возможность академии использовали крайне редко. Автору монографии удалось обнаружить лишь несколько упоминаний о действии этого положения, да и то не совсем в уставном варианте. Выпускникам КДА III курса Федору Шимкевичу (1827) и IV курса Якову Амфитеатрову (1829) была присвоена степень магистра богословских и словесных наук[218]. Возможно, это случайность дословного перевода с латыни текста магистерского диплома, то есть фразы о присвоении степени «магистра богословских и словесных (гуманитарных) наук» («Magistrum sanctiorum humaniorumque»). Но Федор Шимкевич, хотя проявлял должные успехи и в богословии – кончил курс вторым магистром, – имел особые успехи в словесности, поэтому, возможно, Конференция сочла полезным это отметить[219]. Яков Козьмич Амфитеатров – любитель церковной словесности, проповеди, русской словесности – был талантлив и в богословских науках: он окончил курс первым магистром. Но его дальнейшая деятельность показала, что выделение словесного направления в его богословских знаниях не было случайным. Преподавательская и научная деятельность Я. К. Амфитеатрова в области церковной словесности позволила выявить принципиальные законы церковного слова, положила начало преодолению западного влияния в отечественной гомилетической науке, послужила основой для формирования самобытного отечественного направления церковной проповеди, основанного на святоотеческой традиции, но учитывавшей традицию и особенности русского языка и специфику русского церковного пути[220].
218
См.:
219
Ф. С. Шимкевич († 1843) действительно оправдал эти надежды. За годы академии и последующую недолгую, но плодотворную деятельность он не только изучил огромное количество языков (кроме древних – еврейского, халдейского, греческого, латинского – почти все европейские языки, все древние и современные славянские наречия), но и создал фундаментальный труд по сравнительному языкознанию: Корнеслов русского языка, сравненного со всеми главными славянскими наречиями и двадцатью четырьмя иностранными языками. СПб., 1842. В этом первом этимологическом словаре русского языка было разработано 1378 корней обиходных русских слов. Этот труд был удостоен Демидовской премии Императорской Академии наук и сыграл важную роль в сравнительно-историческом изучении русского языка (см.:
220
См.: