Все наиболее завзятые оптимисты - теисты или хотя бы деисты, сторонники естественной религии2, которая вовсе не естественна, то есть не основана на разуме,- подобно самым легковерным и суеверным людям вынуждены прибегать к учению о загробном существовании, чтобы освободить божество от обвинений в бедствиях, доставляемых им в земной жизни даже лицам, которых считают самыми угодными ему. Словом, если признать благость и справедливость божества, то надо допустить еще множество дополнительных гипотез, которые, точно так же как и учение о бытии божьем, основываются лишь на подсказанных воображением доводах, вздорность которых мы ужо показали. Для оправдания божества приходится прибегать к совершенно невероятному учению о загробной жизни и бессмертии души, приходится утверждать, что божество, не сумевшее или не захотевшее сделать человека счастливым на земле, уготовит ему вечное блаженство, когда его уже не будет в живых и он более не будет обладать органами, служащими ему для наслаждения жизнью в настоящее время.
Но даже всех этих удивительных гипотез недостаточно, чтобы оправдать божество в совершенных им кратковременных несправедливостях, или злых делах; если бог мог быть несправедливым или жестоким хоть на один миг, то, значит, он отступил - по крайней мере на этот миг - от своего божественного совершенства; следовательно, он не неизменен; следовательно, его благость и справедливость могут изменить ему на какой-то срок; но в таком случае кто может гарантировать нам, что эти качества, на которые мы так полагаемся, не изменятся вдруг в загробной жизни, выдуманной для того, чтобы снять с божества обвинение в допускаемой им на земле несправедливости? Что это за бог, который постоянно отступает от своих принципов, будучи не в состоянии сделать счастливыми своих любимцев, не причиняя им несправедливо страданий хотя бы во время их земной жизни? И вот для оправдания божества приходится прибегнуть к другим гипотезам, приходится предположить, что человек в состоянии обидеть своего бога, нарушить порядок вселенной, помешать блаженству бесконечно счастливого существа, расстроить планы существа всемогущего; а чтобы сгладить возникающие при этом противоречия, приходится обратиться к учению о свободе человека. Трудно найти что-нибудь более непоследовательное, чем взгляды некоторых теистов, отрицающих свободу воли и в то же время говорящих о боге-мстителе и воздаятеле. Как может бог, если он справедлив, карать за необходимые поступки? Переходя от гипотезы к гипотезе, мы будем вынуждены, наконец, допустить самые вздорные и противоречивые взгляды для защиты учения, согласно которому мир управляется мудрым, благим и справедливым существом; если мы захотим быть последовательными, то это учение незаметным образом приведет нас к самым явным нелепостям. Если мы будем иметь это в виду, то мы поймем, что лица, твердящие нам о божественной благости, мудрости, разуме, показывающие нам их в явлениях природы, указывающие нам на эти явления как на бесспорные доказательства существования некоего совершенного божества, находятся во власти предрассудков или же своего собственного воображения и видят лишь один какой-нибудь уголок вселенной, не будучи в силах охватить всего целого. В своем увлечении выдуманным ими призраком они похожи на влюбленных, не замечающих никаких недостатков в предмете их страсти; они скрывают от самих себя и оправдывают в собственных глазах все его пороки, все его неприглядные стороны, в конечном счете даже принимая их за совершенства.
Мы видим, таким образом, что доказательства существования верховного разума, основывающиеся на порядке, красоте и гармонии вселенной, всегда носят проблематический характер и убедительны лишь для определенного типа людей, жизнерадостное воображение которых способно порождать приятные призраки, приукрашиваемые ими так, как это им нравится. Но тем не менее и у них эти иллюзии часто вынуждены рассеиваться; достаточно того, чтобы их организм пришел в расстройство, и зрелище природы, казавшееся им раньше столь прекрасным и обольстительным, принимает совсем иной вид, являя им картину хаоса и беспорядка.
Меланхолик, ожесточившийся под влиянием несчастий и недугов, не может смотреть на природу и ее творца так, как смотрит на них здоровый, довольный всем, жизнерадостный человек. Несчастный, угрюмый человек повсюду видит беспорядок, уродство, горестные факты; вселенная представляется ему ареной злобы иди мести какого-то раздраженного тирана; он не может искренне любить это зловредное существо; даже воздавая ему поклонение с угодливостью раба, он ненавидит его в глубине сердца; он с внутренней дрожью почитает ненавистного монарха, мысль о котором вызывает в его душе лишь недоверие, боязнь, малодушие; словом, он становится суеверным, легковерным и очень часто жестоким по образцу господина, служить и подражать которому он считает себя обязанным.
Под влиянием этих взглядов, являющихся плодом злосчастного темперамента и удрученного настроения, суеверные люди постоянно оказываются во власти страхов, тревог, недоверия. Природа не имеет для них очарования; им чужды ее веселые стороны; они смотрят на этот мир, столь чудесный и прекрасный в глазах жизнерадостного мечтателя, как на юдоль слез, куда мстительный и ревнивый бог поместил их лишь для того, чтобы искупать совершенные ими или их отцами преступления, быть жертвами и игрушками его деспотизма и подвергаться постоянным испытаниям, дабы прийти затем к новому, вечному существованию, в котором они будут счастливы или несчастны в зависимости от их отношения к капризному богу, держащему их судьбу в своих руках.
Из этих-то мрачных идей на земле возникли все религиозные вероучения, нелепейшие и свирепейшие суеверия, бессмысленные обряды, абсурдные учения, странные взгляды, тайны, догматы, церемонии - одним словом, все религии; они всегда были и будут вечным источником тревог, раздоров и безумия для желчных фантазеров, опьяненных религиозным неистовством, которых их мрачный темперамент и беспорядочное воображение предрасполагают к злобе и фанатизму, а невежество делает жертвами легковерия и слепыми орудиями жрецов; последние же ради своих собственных интересов будут еще не раз прибегать к авторитету своего дикого бога, чтобы толкать своих последователей на преступления и заставлять их лишать других покоя, которого они лишены сами.
Лишь разницей темпераментов и страстей объясняется различие между богом теиста, оптимиста, счастливого мечтателя и богом суеверного фанатика, столь часто становящегося под влиянием своего изуверства жестоким и вредным по отношению к окружающим. И тот и другой одинаково безрассудны, оба жертвы своего воображения: один под влиянием своей жизнерадостности видит бога лишь в благоприятном свете, другой видит его только с дурной стороны. Если мы станем исходить из какой-нибудь ложной предпосылки, то все наши рассуждения окажутся одной длинной цепью заблуждений; если мы откажемся от свидетельства чувств, опыта, природы, разума, то не будем знать, где остановится наше воображение. Разумеется, взгляды счастливого мечтателя менее пагубны для него самого и для других, чем идеи желчного фанатика, которого делает жестоким и трусливым его темперамент; однако боги обоих представляют собой простые призраки: бог первого - продукт приятных грез, бог второго - продукт болезненного расстройства мозга.
От теизма до мрачного суеверия только один шаг. Достаточно малейшего расстройства в организме, ничтожнейшего недуга, непредвиденного огорчения, чтобы повлиять на состав соков в организме, испортить темперамент, произвести переворот во взглядах теиста, или жизнерадостного верующего; последний тотчас же начинает иначе смотреть на своего бога, для него перестает существовать прекрасный порядок вселенной, и меланхолия мало-помалу доводит его до суеверия, малодушия и всего того, что порождает легковерие и фанатизм.
Так как божество существует лишь в воображении людей, то оно неизбежно должно носить на себе отпечаток их характера: обладать их страстями, всегда зависеть от перемен, происходящих в их организме, быть веселым или печальным, полезным или вредным, дружески или враждебно настроенным к людям, общительным или нелюдимым, гуманным или жестоким в зависимости от настроений человека, представляющего себе образ этого божества. Человек, превратившийся из счастливого в несчастного, из здорового в больного, из веселого в печального, не может при подобных переменах сохранить неизменным образ бога. Но что же это за бог, который постоянно зависит от перемен, происходящих под влиянием естественных причин в человеческом организме? Бог, противоречивые представления о котором зависят от большей или меньшей степени теплоты и подвижности нашей крови, несомненно, весьма странен!