Природа советует отцу любить своих детей и воспитывать их полезными членами общества; религия приказывает ему воспитывать их в страхе божьем и делать из них слепых, суеверных людей, неспособных служить обществу, но способных нарушать его спокойствие. Природа советует детям почитать и любить своих родителей, слушаться их и быть им опорой в старости; религия приказывает им предпочитать веления бога и пренебрегать отцом и матерью, если дело идет о божьих интересах. Природа говорит ученому: занимайся полезными вещами, трудись для своей родины, делай для нее полезные открытия, способные улучшить ее судьбу; религия говорит ему: занимайся бесполезными фантазиями, бесконечными спорами, исследованиями, порождающими раздоры и преступления, и упорно защищай мнения, которые ты никогда не поймешь. Природа советует развратнику стыдиться своих пороков, позорных склонностей и злодеяний; она показывает, что если ему даже удастся скрыть от людей беспорядочность своей жизни, эта беспорядочность все же неизбежно отразится на его благополучии; религия же говорит самому испорченному и злому человеку: не раздражай бога, которого ты не знаешь; но если, нарушив его закон, ты предашься преступлению, то помни, что его легко искупить: пойди в божий храм, упади к ногам служителей бога, искупи свои злодейства жертвами, подношениями, обрядами и молитвами; эти торжественные церемонии успокоят твою совесть и очистят тебя в глазах всевышнего.
Так как религия всегда противоречит здравой политике, она так же тлетворно влияет и на гражданина, то есть человека, живущего в обществе. Природа говорит человеку: ты свободен, никакая сила на земле не вправе лишить тебя твоих прав; религия же убеждает его, что он раб и обречен своим богом всю свою жизнь томиться под жестоким игом его представителей. Природа советует человеку, живущему в обществе, любить свое отечество, верно служить ему, выступать на его стороне против всех тех, кто попытается вредить ему; религия же приказывает ему безропотно повиноваться тиранам, угнетающим это отечество, служить им в ущерб родине, стараться заслужить их милости, подчинять своих сограждан их беспорядочным прихотям. Однако если монарх недостаточно предан интересам жрецов, то язык религии тотчас же меняется: она приказывает гражданам бунтовать, вменяет им в обязанность сопротивляться их господину, убеждает их, что лучше повиноваться богу, чем людям. Природа говорит государям, что они люди; что вопрос о справедливом и несправедливом не решается по их прихоти; что воля общества - верховный закон; религия же то говорит им, что они боги и никто на земле не вправе оказывать им сопротивление, то превращает их в тиранов, обреченных стать жертвой разгневанных небес.
Религия портит государей; государи в свою очередь портят законы, становящиеся подобно им самим несправедливыми; под влиянием этого извращается сущность всех учреждений; воспитание начинает формировать ничтожных, ослепленных предрассудками людей, мечтающих о пустых вещах, богатствах и удовольствиях, которых они могут добиться только неправедными путями; указания природы и разума отвергаются; на добродетель начинают смотреть как на призрак, легко жертвуя ею ради всякого рода мелочей; а религия не только не помогает бороться с этими порожденными ею бедствиями, но лишь усугубляет их или же вызывает только бесплодные, быстро изглаживающиеся из памяти сожаления, уносимые потоком привычек, примера, склонностей, рассеянного образа жизни,- словом, всем тем, что толкает на преступление всякого человека, который не желает отказаться от счастья.
Так религия и политика объединенными усилиями портят, развращают, отравляют сердце человека, точно все социальные учреждения ставят себе целью сделать его низким или злым1. Не будем же удивляться тому, что мораль повсюду сводится к бесплодным умозрениям, с которыми на практике никто не считается, не желая стать несчастным. Люди бывают нравственными лишь тогда, когда, отказавшись от своих предрассудков, они начинают прислушиваться к голосу своей природы; но непрерывные влияния, оказываемые на их души более могущественными мотивами, вскоре заставляют их забыть предписания природы. Поэтому они постоянно колеблются между пороками и добродетелями и вечно находятся в противоречии с самими собой; если они и чувствуют иногда всю прелесть добродетельного поведения, то опыт скоро показывает им, что это поведение не приводит ни к чему и может стать непреодолимым препятствием на пути к счастью, которого не перестает жаждать их сердце. В испорченных обществах для того, чтобы стать счастливым, надо быть испорченным самому.
Для граждан, сбитых с пути и духовными, и светскими вождями, оказался недоступным голос разума и добродетели. Рабы богов и людей, они стали жертвами всех пороков, связанных с рабством; вечно опекаемые, точно дети, они оказались лишенными просвещения и каких бы то ни было принципов; лица, которые проповедовали им выгоды добродетели, но сами были чужды ее, не могли отучить этих граждан от веры в иллюзии, в которых они приучились видеть свое счастье. Напрасно советовали им заглушить голос страстей, которые все, точно нарочно, распаляло; напрасно пускали в ход молнии и громы богов, чтобы устрашить людей, словно оглохших в суматохе страстей. Они вскоре заметили, что олимпийские боги менее страшны, чем земные; что милости последних доставляют более верное счастье, чем обещания первых; что земные богатства предпочтительнее, чем небесные сокровища, уготованные для любимцев божьих; что выгоднее сообразоваться с планами видимых властей, чем с планами совершенно недоступных владык.
Одним словом, общество, испорченное своими вождями и покорное их прихотям, могло произвести только испорченных детей. Оно порождало лишь жадных, честолюбивых, завистливых, распутных граждан; последние видели, что вокруг них преступление благоденствует, низкопоклонство вознаграждается, бездарность находится в почете, распутство пользуется уважением, грабительство - покровительством, богатство - поклонением; они видели также, что даровитость находится в немилости, добродетель - в загоне, истина - в изгнании, великодушие унижено, справедливость растоптана, умеренность томится в нужде и стонет под гнетом высокомерия и несправедливости.