Действительно, если решиться хладнокровно исследовать этот вопрос, то легко убедиться, что имя божье всегда было на земле предлогом для разнуздывания людских страстей. Честолюбие, обман и тирания, объединившись между собой, использовали его, чтобы довести народы до ослепления и поработить их. Государь пользуется им, чтобы придать божественный ореол своей особе, небесную санкцию своим правам, вид повелений свыше своим несправедливейшим и нелепейшим прихотям. Жрец пользуется им, чтобы оправдать свои притязания, безнаказанно удовлетворить свою жадность, гордость и стремление к независимости. Мстительный и раздражительный изувер пользуется им, чтобы дать полный простор своей мести и своей жестокости, своей ярости, которую он называет угодным богу рвением. Одним словом, религия пагубна, так как она узаконивает и оправдывает страсти и преступления, плоды которых пожинает. Согласно утверждению служителей религии, все позволено, когда надо отомстить за всевышнего, и, таким образом, божество существует как будто лишь для того, чтобы оправдывать и прикрывать гибельнейшие злодеяния. Когда атеист совершает преступление, он по крайней мере не может ссылаться на своего бога, который якобы приказывает ему и одобряет его поступок; между тем именно ссылкой на божество изувер оправдывает свою злобу, тиран - свои гонения, жрец - свою жестокость и непокорность, фанатик - свои излишества, монах - свою бесполезность.
"Не абстрактные теоретические взгляды, но страсти,- говорит Бейль, побуждают нас действовать". Атеизм - это такое мировоззрение, которое не сделает из добродетельного человека дурного, а из дурного добродетельного. "Последователи Эпикура, - говорит тот же автор, - не стали развратными оттого, что они усвоили учение Эпикура; наоборот, они усвоили плохо понятое ими учение Эпикура лишь потому, что были развратны. (Бейль, Разные мысли, 177.)
Сенека сказал до него: ("Таким образом, они развратничают не под влиянием Эпикура, а, предаваясь порокам, прикрывают свой разврат плащом философии". (Сенека, О счастливой жизни, гл. XII.)) Точно таким же образом испорченный человек может усвоить учение атеизма, воображая себе, что оно дает полный простор его страстям. Но конечно, он заблуждается: правильно понятый атеизм основывается на требованиях природы и разума, которые в отличие от религии никогда не оправдывают преступлений дурных людей.
Так как нравственность поставили в зависимость от существования и воли бога, из которого сделали образец для людей, то это, несомненно, должно было повлечь за собой весьма отрицательные последствия. Развратные люди, обнаружив всю ложность и сомнительность этих гипотез, дали простор всем своим порокам; решили, что нет никаких реальных оснований делать добро; вообразили, что добродетель, как и боги, простой призрак и нет никаких причин поступать добродетельным образом. Но ведь ясно, что мы должны исполнять нравственные обязанности не потому, что созданы каким-то богом; мы обязаны делать это как люди, как разумные существа, живущие в обществе и стремящиеся обеспечить себе счастливое существование; независимо от того, существует или не существует бог, наши обязанности останутся неизменными; изучая природу человека, мы убедимся, что пороки - зло, а добродетель вполне реальное благо. Уверяют, будто существовали философы-атеисты, отрицавшие различие между пороком и добродетелью и проповедовавшие распущенность нравов. К ним относят из древних Аристиппа1, Теодора, по прозвищу Атеист, Биона из Борисфена2, Пиррона3 и так далее (см. Диоген Лаэртский), а из современных мыслителей - автора "Басни о пчелах"4, который, может быть, просто желал показать, что при теперешнем положении вещей пороки как бы вошли в плоть и кровь народов и стали им необходимы, подобно тому как крепкие напитки необходимы привыкшему к ним человеку. Автор вышедшей недавно книги "Человек-машина"6 рассуждает о нравственности воистину как буйно помешанный. Если бы эти авторы считались с указаниями природы относительно морали, как и относительно религии, то они убедились бы, что природа не только не ведет к пороку и распущенности, но, наоборот, ведет к добродетели.
("Природа и мудрость никогда не противоречат друг другу".) Juven., Satur., 14, v. 321.
Несмотря на мнимые опасности, таящиеся, по мнению многих лиц, в атеизме, древние авторы не высказывались о нем так отрицательно. Диоген Лаэртский сообщает, что Эпикур был невероятно добр, что его отечество воздвигло ему памятники, что у него было бесчисленное множество друзей и его школа существовала очень долго (см. Диоген Лаэртский, X, 9). Хотя Цицерон был противником эпикуреизма, однако он самым лестным образом отзывается о добродетели Эпикура и его учеников, связанных между собой узами исключительной дружбы. (Цицерон, О целях, II, 25.) Философия Эпикура публично преподавалась в Афинах в течение нескольких веков, и Лактанций говорит, что она насчитывала больше приверженцев, чем прочие философские направления: ("Учение Эпикура всегда было более знаменито, чем учения других философов".) Instit. divin., III, 17. Во времена Марка Аврелия в Афинах был преподаватель философии Эпикура, получавший жалованье от этого императора, который сам был стоиком.
Следовательно, если существовали атеисты, отрицавшие различие между добром и злом и дерзавшие посягать на основы всякой морали, то они просто очень плохо рассуждали в этом пункте; они не изучили природы человека и не узнали настоящего источника его обязанностей; они ошибочно предположили, что мораль, как и теология,- фиктивная наука и, раз уничтожены боги, нет ничего, что могло бы связывать между собой людей. Однако даже самое поверхностное размышление убедило бы их в том, что нравственность основывается на неизменных отношениях, существующих между чувствующими, разумными, общественными существами; что никакое общество не может существовать без добродетели; что ни один человек не может уцелеть, не обуздав своих желаний. Люди по своей природе вынуждены любить добродетель и ненавидеть преступление: здесь действует та же необходимость, которая понуждает их стремиться к счастью и избегать страдания; эта природа заставляет их проводить различие между предметами, которые им нравятся, и предметами, которые им вредны. Пусть найдется безрассудный человек, готовый отрицать различие между пороком и добродетелью; спросите, относится ли он равнодушно к перспективе быть побитым, обокраденным, оклеветанным, опозоренным своей женой и оскорбленным своими детьми, к перспективе испытать предательство со стороны друга и неблагодарность со стороны облагодетельствованного им человека. Его ответ покажет вам, что, несмотря на все свои заявления, он проводит различие между поступками людей и что отличие добра от зла совершенно не зависит от соглашения людей, от их представлений о божестве или от перспективы наград и наказаний в загробной жизни.
Наоборот, правильно рассуждающий атеист должен был бы понять, что он более, чем кто-либо другой, заинтересован в практическом осуществлении добродетелей, с которыми связано его счастье на земле. Так как атеист не заглядывает за грань своего теперешнего существования, то он, разумеется, должен желать, чтобы его жизнь текла мирно и счастливо. Всякий человек, способный, отрешившись от страстей, углубиться в самого себя, должен понять, что во имя своих личных интересов и своего собственного счастья ему следует избрать средства, необходимые, чтобы жить мирно, без тревог и угрызений совести. Человек имеет известные обязанности по отношению к другим людям не потому, что оскорбил бы бога, причинив ущерб своему ближнему, но потому, что подобным поступком оскорбил бы человека и нарушил законы справедливости, столь существенно важные для всякого существа человеческого рода.