Вот это-то справедливое, разумное, благоприятное для государств равнодушие и собирается мало-помалу водворить на земле здравая философия. Разве человечество не стало бы счастливее, если бы государи, заботясь о благополучии своих подданных, не вмешивались во вздорные распри изуверов, подчиняли религию политике, заставляли ее высокомерных служителей стать гражданами и не давали им возможности нарушать своими спорами общественное спокойствие? Как преуспели бы науки, человеческая мысль, юриспруденция, законодательство, воспитание, если бы была осуществлена свобода мысли! В настоящее время гений повсюду наталкивается на помехи; религия вечно препятствует его развитию; человек, словно скованный какими-то цепями, не в состоянии воспользоваться ни одной из своих способностей; даже его ум как бы связан детскими пеленками и не может двигаться свободно. Гражданская власть в союзе с властью духовной как будто желает повелевать лишь отупевшими рабами, заключенными в мрачную темницу, где они вымещают друг на друге свое озлобление. Государи ненавидят свободу мысли, так как боятся истины; эта истина кажется им страшной, потому что она должна осудить их излишества; эти излишества дороги им, потому что они подобно своим подданным не знают своих истинных интересов, которые должны совпадать у тех и у других.
Пусть мужественный философ не приходит в уныние от этих многочисленных препятствий, которые, словно навсегда, изгоняют истину из ее царства, разум - из человеческого сознания, природу - из ее законных пределов. Достаточно было бы тысячной доли усилий, потраченных на то, чтобы ввести в заблуждение человечество, чтобы исцелить его от этих заблуждений. Не будем же приходить в отчаяние от испытываемых человечеством бедствий; не будем оскорблять его, думая, что истина ему не по плечу; его мысль без устали ищет ее, его сердце желает ее, его потребность в счастье громко взывает к ней; он боится ее или не признает ее лишь потому, что религия, извратив все его взгляды, постоянно удерживает повязку на его глазах, стараясь сделать ему совершенно чуждой добродетель.
Несмотря на колоссальные усилия, потраченные на изгнание истины, разума и науки из обители людей, должно настать время, когда растущий прогресс знания просветит наконец и самих государей, столь ожесточенно борющихся теперь с истиной, справедливостью и свободой людей. По воле судьбы на троне могут оказаться просвещенные, справедливые, мужественные, добродетельные монархи, которые, познав истинную причину человеческих бедствий, попытаются устранить их, пользуясь указаниями мудрости. Может быть, они поймут, что боги, которые якобы наделили их властью, являются истинным бичом народов, что служители этих богов - их враги и соперники; что религия, в которой они видели опору своего могущества, в действительности подкапывается под него и его ослабляет; что религиозная мораль ложна и способствует лишь развращению их подданных, которых она наделяет пороками рабов, а не добродетелями граждан,- одним словом, что религиозные заблуждения являются источником бедствий человеческого рода и несовместимы со справедливым управлением.
Но до тех пор пока не наступит эта радостная для человечества минута, принципы натурализма могут быть усвоены лишь кучкой мыслителей; последние не могут рассчитывать на многочисленных сторонников и поклонников. Наоборот, они найдут горячих противников или даже презрительно относящихся к ним людей в лицах, в других отношениях весьма просвещенных и умных. Даже самые талантливые люди, как мы уже указывали, не всегда решаются полностью порвать со своими религиозными взглядами; их воображение, столь необходимое для блестящих талантов, часто оказывается в них непреодолимым препятствием для полного отказа от предрассудков: этот отказ гораздо больше зависит от рассудительности человека, чем от его природного ума. К этому обстоятельству, толкающему людей на путь иллюзий, присоединяется еще сила привычки: многие люди таковы, что отнять у них религиозные представления все равно что подвергнуть их вивисекции, лишить их привычной духовной пищи, разверзнуть перед ними бездну, заставить их тревожный ум зачахнуть от ничегонеделания. Менаж2 замечает, что история упоминает лишь о весьма немногих женщинах-атеистках, или неверующих. В этом нет ничего удивительного: их организация делает их боязливыми, их нервная система подвержена периодическим расстройствам, а получаемое ими воспитание предрасполагает их к легковерию. Женщины, обладающие темпераментом и воображением, нуждаются в иллюзиях, чтобы занять свой досуг, особенно когда они расстаются со светской жизнью; религиозные обряды тогда становятся для них своего рода игрой, или развлечением.
Не будем же поражаться при виде выдающихся людей, упорно закрывающих глаза на некоторые факты или же не обнаруживающих своей обычной проницательности, лишь только речь заходит о предмете, который они не решаются исследовать так же тщательно, как прочие вещи. Канцлер Бэкон утверждает, что поверхностное знакомство с философией предрасполагает к атеизму, но более глубокое занятие ею вновь приводит к религии3. Этот тезис, если его проанализировать, сводится к утверждению, что посредственные мыслители способны очень быстро заметить грубые нелепости религии, но, не привыкнув к теоретическим размышлениям или будучи лишены надежных руководящих принципов, они вскоре вновь попадают под влиянием воображения в теологический лабиринт, откуда их как будто собирался вывести их слишком слабый разум. Боязливые души избегают даже возможности освободиться от своих страхов; умы, привыкшие к иллюзиям теологических умозрений, видят в природе какую-то необъяснимую загадку, какую-то бездонную пучину тайн. Так как их взор обычно направлен на какую-то идеальную точку, являющуюся для них центром всего, то, теряя по какой-либо причине ее из виду, они перестают различать вселенную; в своей тревоге они предпочитают вернуться к все объясняющим, как им кажется, предрассудкам детства, чем очутиться в пустоте или покинуть необходимую, по их мнению, точку опоры. Таким образом, афоризм Бэкона означает просто, что даже самые талантливые люди не в состоянии избавиться от иллюзий своего бурного воображения, над которым не властны никакие доводы разума.
Но достаточно внимательно и хладнокровно изучить явления природы, чтобы освободиться от всех подобных заблуждений. Изучая эти явления, человек заметит, что в природе все связано незаметными для поверхностного или нетерпеливого наблюдателя, но вполне явными для всякого хладнокровного исследователя узами; он убедится, что как редкие, загадочные явления, так и мелкие, повседневные факты одинаково необъяснимы, но и те и другие одинаково вытекают из естественных причин и допущение причин сверхъестественных, как бы эти последние ни называть и какие бы качества им ни приписывать, только увеличивает трудности и порождает бесчисленные иллюзии. На основании самых простых наблюдений он должен будет убедиться, что все необходимо, что воспринимаемые им явления носят материальный характер и, следовательно, проистекают из причин одного и того же порядка, хотя бы у него не было возможности проникнуть своими чувствами до этих причин. Таким образом, он увидит повсюду лишь материю, действующую в одних случаях доступным для его органов образом, а в других - незаметно для них. Он увидит, что все вещи следуют постоянным законам, все сочетания образуются и уничтожаются, все формы изменяются, между тем как великое целое всегда остается тем же самым. И вот тогда, освободившись от внушенных ему взглядов, избавившись от привычных ошибочных представлений о каких-то вымышленных существах, он решится откинуть все то, чего не могут воспринять его органы; он убедится, что туманные, лишенные смысла слова не годятся для разрешения теоретических трудностей; взяв в руководители опыт, он отбросит все подсказываемые воображением гипотезы, чтобы стремиться к фактам, подтверждаемым опытным путем.
Большинство исследователей природы часто приступают к ее изучению со всякого рода предрассудками; эти исследователи находят в ней лишь то, что заранее решили найти; если же они замечают факты, противоречащие их взглядам, то быстро отвращают от них свои взоры, убеждая себя в том, что их обмануло зрение, и вновь возвращаются к этим фактам не иначе как в надежде примирить их со своими предвзятыми мнениями. Так, встречаются верующие физики, находящие под влиянием предубеждений неоспоримые доказательства своих воззрений даже в фактах, коренным образом противоречащих им. Этим объясняются все излюбленные доказательства бытия благого бога, опирающиеся на учение о конечных причинах, на порядок природы, ее благодеяния и так далее. Если же такие исследователи замечают беспорядок, бедствия, катастрофы, то и в этом они странным образом видят новые доказательства благости, мудрости и разума своего бога, хотя факты подобного рода так же наглядно противоречат перечисленным качествам, как факты целесообразности природы кажутся подтверждением их. Эти наблюдатели под влиянием своих предубеждений приходят в восторг от периодических и правильных движений небесных светил, от органической жизни на земле, от изумительной гармонии частей животного организма; они совершенно забывают в этом случае законы движения, силы притяжения, отталкивания, тяготения и приписывают все эти выдающиеся явления какой-то неизвестной причине, о которой не имеют никакого представления. Наконец, в пылу воображения они помещают человека в центре природы, предполагают, что он является целью всего существующего и все создано для него и его наслаждений, вовсе не замечая того, что нередко против него обращает свою ярость чуть ли не вся природа, а рок старается сделать из него несчастнейшее из существ. Успехи здравомыслящей физики должны оказаться пагубными для религиозного суеверия, неизменно опровергаемого фактами природы. Астрономия изгнала судебную астрологию; экспериментальная физика, естествознание и химия мешают жрецам, фокусникам и колдунам творить чудеса. При более глубоком изучении природы призрак, посаженный на ее место невежеством, должен непременно исчезнуть.