Хотя употребляемое людьми слово дух очень древнего происхождения, но связываемый с ним смысл нов и общепринятая теперь идея духовности совсем недавний плод воображения. Действительно, ни Пифагор, ни Платон при всей разгоряченности их мозга и при всей их склонности к чудесному никогда, кажется, не понимали под духом нематериальную, или лишенную протяжения, субстанцию, подобную той, из которой современные философы сделали человеческую душу и скрытый двигатель вселенной. В древности словом дух обозначали очень тонкое вещество, более чистое, чем то, которое грубо действует на наши чувства. Поэтому одни считали душу воздушной субстанцией, другие делали из нее огненное вещество, третьи сравнивали ее со светом. Демокрит сводил ее к движению и, следовательно, видел в ней некий модус. Аристоксен2, будучи музыкантом, считал ее гармонией. Аристотель рассматривал душу как некую движущую силу, от которой зависят движения живых тел.
Точно так же первые учителя христианства считали душу материальной: Тертуллиан, Арнобий, Климент Александрийский, Ориген, Юстин, Ириней3 и так далее говорили о ней как о телесной субстанции. Согласно Оригену, incorporeus (бестелесный) - эпитет, который применяют по отношению к богу, означает более тонкую субстанцию, чем субстанция грубых тел. Тертуллиан говорит положительным образом: ("Кто же будет отрицать, что бог телесен, хотя он и дух?") Тот же Тертуллиан говорит: ("Мы же и здесь открыто признаем, что душа телесна, и доказываем, что она обладает в своих пределах особого рода субстанцией и плотностью, благодаря которой может чувствовать нечто и страдать". ("О телесном воскресении".)) Лишь их преемники значительно позже сделали из человеческой души и из божества, или души мира, чистых духов, то есть нематериальные субстанции, о которых невозможно составить себе сколько-нибудь отчетливое представление. Мало-помалу невразумительный догмат о духовности, без сомнения соответствующий видам теологии, имеющей целью сокрушение разума, взял верх над всеми прочими взглядами. Система спиритуализма в том виде, как она принята теперь, обязана всеми мнимыми доказательствами своей истинности Декарту. Хотя и до него душу признавали духовной, он первый установил, что субъект мысли должен быть отличным от материи. Отсюда он заключил, что наша душа, или то, что в нас мыслит, есть дух, то есть простая неделимая субстанция. Но не естественней ли было бы умозаключить, что так как человек, который есть материя и имеет идеи лишь о материи, обладает способностью мыслить, то материя может мыслить, или способна к той специфической модификации, которую мы называем мыслью? "Diclionnaier" de Bayle ("Словарь" Бейля), статьи "Pomponace" (4) и "Simonide" (5). Этот догмат сочли божественным и сверхъестественным, так как он был непонятен человеку, и всех тех, кто осмеливался думать, что душа или божество могут быть материальными, стали рассматривать как безрассудных безумцев. Когда люди отказываются руководствоваться опытом и отрекаются от разума, разгул их воображения растет с каждым днем; они с радостью углубляются в пучину заблуждения; они поздравляют себя со своими мнимыми открытиями и успехами, в то время как в действительности все больший мрак окутывает их мысль. Так путем рассуждений, основанных на ложных принципах, идеи души, или движущего начала человека, а также скрытого двигателя природы стали идеями чистых духов, чистыми химерами, чистыми выдумками ума. Если в спиритуалистической системе мало логики и философии, то нельзя отрицать, что эта система является результатом очень глубокой политики, направленной на обеспечение интересов теологов. Надо было придумать какое-нибудь средство, чтобы спасти некоторую часть человека от разрушений, сделав ее, таким образом, способной получать награды и наказания. Ясно, что этот догмат был очень выгоден для священнослужителей и служил им не только для того, чтобы, напугав невежд, управлять ими и обирать их, но даже для того, чтобы создавать хаос во взглядах более просвещенных людей, которые тоже совершенно не способны ничего понять в том, что им говорят о душе и о божестве. Однако эти священнослужители уверяют, что нематериальная душа будет гореть и, значит, страдать от действия материального огня в аду или в чистилище, и им верят на слово!
В самом деле, в спиритуалистическом учении мы обнаруживаем лишь смутные идеи или, вернее, отсутствие всяких идей. Что дает уму идея субстанции, не заключающей в себе решительно ничего доступного нашим чувствам? Действительно ли можно представить себе существо, которое, не будучи материей, действует, однако, на последнюю, не имея с ней ни точек соприкосновения, ни сходства, а само получает от нее импульсы посредством материальных органов, предупреждающих его о присутствии других тел и существ? Можно ли представить себе соединение души и тела? Как может материальное тело связывать, содержать в себе, принуждать или побуждать к чему-то неуловимое существо, ускользающее от всех чувств? Можно ли назвать добросовестным решением этих трудностей утверждение, будто все это тайны или следствия всемогущества некоторого существа, еще более непонятного, чем человеческая душа и ее способ действия? Разве решать эти проблемы путем ссылок на чудеса и вмешательство божества не значит признать свое невежество или желание обмануть нас?
Не будем поэтому удивляться утонченным, но при всем их остроумии малоудовлетворительным гипотезам, к которым под влиянием теологических предрассудков должны были прибегать глубочайшие из современных мыслителей всякий раз, когда они пытались примирить духовность души с физическим действием материальных существ на эту бестелесную субстанцию, с ее противодействием им, с ее соединением с телом. Человеческий ум не может не впасть в заблуждения, когда, отказавшись от свидетельства своих чувств, он позволяет руководить собой фантазии и авторитету. Чтобы составить себе представление о тех помехах, которые теология создавала полету мысли гениальных христианских философов, достаточно прочесть лишь метафизические романы Лейбница, Декарта, Мальбранша, Кедворта (6) и так далее и хладнокровно рассмотреть остроумные химеры, известные под названиями систем предустановленной гармонии7, окказионализма (8), физического преддвижения (prйmolion) и так далее.
Поэтому, если мы хотим составить себе ясное представление о нашей душе, подвергнем ее опыту, откажемся от своих предрассудков, отбросим все догадки теологов, разорвем священные покрывала, предназначенные для того, чтобы затуманить наш взор и помрачить наш разум. Пусть физики, анатомы, врачи объединят свои опыты и наблюдения и покажут нам, что следует думать о субстанции, которую хотели сделать непознаваемой. Пусть их открытия покажут моралистам истинные двигатели человеческих поступков; законодателям мотивы, которые они должны привести в действие, чтобы побудить людей трудиться для всеобщего благополучия общества; государям - средства сделать управляемые ими народы прочно, по-настоящему счастливыми. Физические души и физические потребности требуют физического счастья и реальных целей, а не химер, которыми столько веков пичкали наши умы. Будем трудиться для улучшения физической жизни человека, сделаем ее приятной для него, и мы вскоре увидим, что его духовная жизнь станет лучше и счастливей, его душа обретет мир и покой, а воля, направляемая естественными и очевидными мотивами, обратится к добродетели. Если законодатель позаботится о физической стороне жизни человека, то его заботы приведут к воспитанию здоровых, крепких, хорошо сложенных граждан, которые, чувствуя себя счастливыми, легко поддадутся полезным воздействиям на их души. Но эти души всегда будут порочными, если тела будут хилыми от страданий, а народы несчастными. Mens sana in corpore sano (в здоровом теле - здоровый дух). Вот что создает хороших граждан!
Чем больше мы станем размышлять, тем больше будем убеждаться в том, что душа не только не отлична от тела, но есть само это тело, рассматриваемое по отношению к некоторым из его функций или к некоторым способам бытия и действия, на которые оно способно, пока живет. Таким образом, душа есть человек, рассматриваемый по отношению к его способности чувствовать, мыслить и действовать определенным образом, вытекающим из его собственной природы, то есть из его свойств, его специфической организации и длительных или преходящих модификаций, испытываемых этой организацией под влиянием действующих на нее явлений. Если спросить у теологов, упорно настаивающих на необходимости признания двух существенно отличных субстанций, почему они без нужды умножают число существ, то эти теологи ответят: потому, что мысль не может быть свойством материи. Если, далее, спросить их, не может ли бог сообщить материи способность мыслить, то они ответят на это отрицательно, так как бог не может совершить что-либо невозможное. Но в таком случае теологи оказываются настоящими атеистами: действительно, согласно их принципам, дух или мысль так же не могут произвести материю, как материя - дух или мысль. Отсюда можно заключить, что мир не был создан духом, как и дух миром, мир вечен, и, допустив существование вечного духа, следует признать существование двух вечных субстанций, что нелепо. Если же существует только одна вечная субстанция, то ясно, что этой субстанцией является мир, ибо в существовании мира не может быть сомнений.