Наша природа, видоизменяемая воспитанием, определяет наши физические и интеллектуальные способности, наши телесные и моральные качества. У сильного сангвиника будут сильные страсти, у желчного меланхолика странные и мрачные, у человека с игривым воображением - веселые, у человека с преобладанием флегмы-мягкие и тихие. Состояние тех людей, которых мы называем добродетельными, зависит, по-видимому, от равновесия соков; их темперамент, очевидно, является продуктом такого сочетания, в котором элементы, или начала, жизни уравновешиваются между собой с достаточной точностью, так что ни одна страсть не волнует их организм сильнее, чем любая другая. Привычка, как мы видели,- это видоизмененная натура человека. Природа дает материал, воспитание же, национальные и семейные нравы, примеры и пр. придают ему форму. В зависимости от темперамента, каким наделяет каждого природа, эти факторы создают рассудительных или безрассудных людей, фанатиков или героев, энтузиастов общественного блага или глупцов, мудрецов, влюбленных в добродетель, или погрязших в пороке распутников. Вся пестрота духовной жизни людей зависит от различных идей, по-разному сочетающихся и комбинирующихся в их головах через посредство органов чувств. Темперамент человека - продукт физических субстанций, привычка - следствие физических модификаций; хорошие или дурные, истинные или ложные взгляды, которые складываются в уме человека, всегда являются лишь следствиями физических импульсов, полученных им через посредство органов чувств.
Глава 10. НАША ДУША НЕ ИЗВЛЕКАЕТ СВОИХ ИДЕЙ ИЗ САМОЙ СЕБЯ; НЕ СУЩЕСТВУЕТ ВРОЖДЕННЫХ ИДЕЙ
Все предшествующее достаточно убедительно показывает, что внутренний орган, который мы называем нашей душой, имеет чисто материальный характер. В этой истине можно убедиться, рассматривая, как душа приобретает свои идеи на основе впечатлений, последовательно производимых материальными предметами на наши материальные органы. Мы видели, что все способности, которые называют интеллектуальными, зависят от способности ощущать. Мы только что объяснили также, исходя из необходимых законов весьма простого механизма, различные качества людей, которые называют духовными. Нам остается еще ответить тем, кто упорно старается сделать из души субстанцию, отличную от тела, то есть имеющую совершенно отличную от тела сущность. Они полагают, будто этот внутренний орган способен извлекать идеи из глубин самого себя, а также утверждают, будто человек, рождаясь, приносит с собой идеи, которые в соответствии с этим удивительным учением были названы врожденными. Некоторые древние философы воображали, что душа изначально содержит в себе основы целого ряда понятий или учений: стоики называли их prolepses, а греческие математики. Скалигер1 называет их zopyra, seiama, aeternilatis. У евреев есть аналогичное учение, заимствованное ими у халдеев: их раввины учат, что каждая душа до своего соединения с семенем, которое должно образовать ребенка в матке женщины, поручается ангелу, показывающему си небо, землю и ад, и все это с помощью лампы, которая гаснет, лишь только ребенок появляется на свет. Gnulmin, De vita et morte Mosis. (Гольмен, О жизни и смерти Моисея.) Они полагают, что душа в силу какой-то особой привилегии выделяется из природы, в которой все взаимосвязано, обладая способностью самостоятельно двигаться, создавать идеи и мыслить о тех или иных предметах без всякого возбуждения со стороны внешней причины, которая воздействует на органы души, доставляет ей образ объекта ее мыслей. Под влиянием этих взглядов, которые достаточно изложить, чтобы их опровергнуть, некоторые очень искусные, но полные религиозных предрассудков мыслители утверждали даже, что душа способна без всякого действующего на ее органы чувств образца, или прототипа, представить себе весь мир и все заключающиеся в нем существа. Декарт и его ученики утверждали, что тело не имеет абсолютно никакого отношения к ощущениям или идеям нашей души и что душа ощущала бы, видела, слышала, вкушала и осязала, даже если бы вне нас не существовало ничего материального, или телесного.
Что сказать о философе вроде Беркли, который старается доказать нам, будто все в этом мире лишь иллюзия и химера, будто весь мир существует лишь в нас самих и в нашем воображении, и который при помощи софизмов, неразрешимых для всех сторонников учения о духовности души, делает проблематичным существование всех вещей. См. "Разговоры Гиласа и Филона". Нельзя, однако, отрицать того, что сумасбродная идея епископа клойнского, равно как и система отца Мальбранша (который видел все в боге и поддерживал учение о врожденных идеях), вполне гармонирует с сумасбродным понятием о духовности души. Так как теологи сочинили субстанцию, совершенно отличную от тела человека, и приписали ей все свои мысли, сделав тело совершенно излишним, то осталось лишь видеть все в себе, видеть все в боге, сделать бога посредником, связующим звеном между душой и телом: утверждать, будто весь мир, не исключая нашего собственного тела, является каким-то разнообразным и необходимым сновидением отдельного человека, и каждому человеку счесть себя всем, единственно существующим, необходимым существом, самим богом. В итоге вышло так, что самая сумасбродная из всех систем (система Беркли) оказалась самой трудной для опровержения. "Abyssus abyssum invocat". ("Бездна взывает к бездне".) Но если человек видит все в самом себе или в боге, если бог есть общая связь души и тела, откуда же взялось так много ложных идей и заблуждений человеческого духа? Откуда взялись взгляды, которые, согласно теологам, так неугодны богу? Нельзя ли спросить у отца Мальбранша, из бога ли исходил при создании своей системы Спиноза?
Чтобы оправдать эти чудовищные взгляды, нам говорят, что идеи являются единственными объектами мысли. Но, доводя анализ до конца, мы убеждаемся, что эти идеи могут являться к нам лишь от внешних предметов, которые, действуя на наши чувства, модифицируют наш мозг, или же от материальных объектов, которые, находясь внутри нашего организма, заставляют некоторые части нашего тела испытывать сознаваемые нами ощущения и доставляют нам идеи, правильно или неправильно относимые нами к воздействующей на нас причине. Всякая идея представляет собой некоторое следствие. Но как бы ни было трудно добраться до ее причины, можем ли мы допустить, что этой причины вовсе не существует? Если мы способны получать идеи только от материальных субстанций, как можем мы предположить, что причина наших идей может быть нематериальной? Утверждать, будто человек способен получить представление о вселенной без помощи внешних предметов и органов чувств,все равно, что заявлять, будто слепой от рождения может иметь правильное представление о картине, изображающей предмет, о котором он никогда не слышал.
Легко заметить источник заблуждений, в которые впали глубокомысленные и очень просвещенные люди" рассуждавшие о нашей душе и ее функциях. Под давлением своих предрассудков или из страха перед учением грозной теологии они исходили из принципа, будто эта душа является чистым духом, нематериальной субстанцией, обладающей сущностью, совершенно отличной от тел или от всего того, что мы видим; допустив это, они раз и навсегда теряли всякую возможность понять, как могут материальные предметы и грубые телесные органы действовать на совершенно отличную от них субстанцию и видоизменять ее, сообщая ей идеи. Будучи не в состоянии объяснить данное явление и видя, однако, что душа обладает идеями, эти мыслители заключили, что последняя должна извлекать их из самой себя, а не из существ, действия которых на нее они не могли понять, исходя из своей гипотезы. Поэтому они вообразили, что все модификации души зависят от ее собственной энергии, сообщаются ей в момент ее создания столь же нематериальным, как она сама, творцом природы и нисколько не зависят от существ, которые мы знаем и которые грубо воздействуют на нас при посредстве чувств.