Это не должно удивлять нас: мы питаем искренние чувства доверия и любви лишь к тем, у кого замечаем постоянное желание делать нам добро; если же мы начинаем подозревать у них желание, возможность или право вредить нам, то мысль о них становится нам неприятной, мы начинаем бояться их, не доверять им, ненавидеть их в глубине души, не осмеливаясь даже сознаться себе в этом. Если на божество следует смотреть как на общий корень добра и зла на земле; если оно то делает людей счастливыми, то погружает их в пучину бедствий или сурово карает, то люди, разумеется, должны бояться его прихотей или строгости и больше думать об этом, чем о его доброте, которая так часто вовсе не оправдывается на деле. Поэтому мысль о царе небесном должна постоянно тревожить их; суровость его приговоров должна заставлять их трепетать больше, чем его добрые дела могут утешить или успокоить их.
Если иметь в виду эту истину, то легко понять, почему все народы на земле трепетали перед своими богами, создавая в честь их странную, бессмысленную, мрачную и жестокую обрядность; они служили им как причудливым деспотам, знающим только голос своих прихотей, порой благоприятных, но чаще пагубных для их подданных, как каким-то капризным хозяевам, не столько любимым за их благодеяния, сколько страшным из-за их злобы и суровости, хозяевам, которых никогда не осмеливаются назвать несправедливыми или чрезмерно требовательными. Вот почему поклонники единого бога, на которого нам указывают как на образец доброты, справедливости и всяческих совершенств, обращаются с самими собой весьма жестоким и странным образом, казнят себя, чтобы предупредить небесное мщение, и совершают самые ужасные преступления по отношению к другим лицам, если рассчитывают смягчить таким образом гнев и пробудить милосердие своего бога. Все религиозные системы людей, приносимые ими жертвы, их молитвы, обряды, церемонии всегда имели целью отвратить ярость божества, предупредить его капризы, пробудить в нем чувство доброты, которому оно изменяет на каждом шагу. Все усилия и ухищрения теологии были направлены на то, чтобы примирить во владыке мира противоречивые идеи, порожденные ею же самой в умах смертных. Теологию по справедливости можно было бы определить как искусство сочинять химеры, сочетая взаимно исключающие друг друга свойства.
Глава 3. ТУМАННЫЕ И ПРОТИВОРЕЧИВЫЕ ИДЕИ ТЕОЛОГИИ.
Вышеизложенное доказывает нам, что люди, несмотря на все усилия воображения, всегда должны были черпать в своей собственной природе качества, приписываемые ими существу, управляющему миром. Мы уже указали на противоречия, необходимо вытекающие из несовместимости этих человеческих качеств, которые не могут быть свойственны одному и тому же субъекту, так как уничтожают друг друга. Сами теологи заметили непреодолимые трудности, которые их божества доставляют разуму; чтобы справиться с этими трудностями, они запретили людям рассуждать и сбили с пути умы, запутав и без того неясные и противоречивые представления о боге; они окутали бога туманом, сделали недоступным и стали по своей прихоти объяснять намерения загадочного существа, которому заставляли поклоняться. Для этого они во всех смыслах преувеличили его размеры; ни время, ни пространство, ни природа не могли уже заключать в себе его необъятности; все стало в нем непроницаемой тайной. Хотя первоначально люди заимствовали у самих себя основные черты своего бога, хотя они сделали из него могущественного, ревнивого, мстительного монарха, который мог быть неправедным, не нарушая своего правосудия, и был, одним словом, подобен самым испорченным земным государям, но теология в итоге своих блужданий, как было сказано, окончательно отошла от человеческой природы; чтобы еще больше отличить божество от его творений, она приписала ему столь чудесные, странные и непостижимые для нашей мысли качества, что под конец запуталась в них сама; она, без сомнения, убедила себя в том, что именно благодаря этому такие качества божественны; она сочла их достойными бога, так как ни один человек не мог составить себе никакого представления о них. Людей убедили, что следует верить тому, чего они не могли постигнуть; что надо покорно принимать непонятные теории и противные разуму гипотезы; что нет более приятной жертвы, которую можно сделать причудливому господину, не желающему, чтобы пользовались его дарами, чем пожертвовать разумом. Одним словом, людей заставили думать, будто им не суждено понять наиболее важные для них вещи. Всякая религия основывается, очевидно, на нелепом принципе, будто человек обязав твердо верить в то, чего он совершенно не в состоянии понять. Согласно учению самой теологии, человек должен по своей природе пребывать в непреодолимом неведении по отношению к богу. С другой стороны, человек уверил себя, будто бесконечные и непостижимые атрибуты, которые приписывали его небесному царю, устанавливают между последним и его рабами настолько значительную дистанцию, что не может быть и речи о каком-нибудь сравнении с ним; человек убедил себя, что надменный деспот будет благодарен ему за усилия сделать его как можно более великим, чудесным, могущественным, самовластным, недоступным взору своих жалких подданных. Люди всегда думают, будто то, чего они не могут постигнуть, благороднее и достойнее того, что они в состоянии понять; они воображают, будто их бог подобно земным тиранам не желает, чтобы его видели слишком близко.
Эти-то предрассудки и породили, по-видимому, те чудесные или, вернее, непонятные качества, которые, по мнению теологии, подобают владыке мира. Человеческий дух, доведенный до отчаяния своим непреодолимым неведением и своими страхами, породил смутные и туманные идеи, которыми украсил своего бога: для того чтобы угодить своему божеству, человек провозгласил его совершенно несоизмеримым и несравнимым со всем высочайшим и величайшим из того, что он знает. Отсюда это бесконечное число отрицательных атрибутов, которыми остроумные мечтатели украсили призрак божества, чтобы сделать из него существо, отличное от всех других существ и не имеющее ничего общего с тем, что способен познать человеческий ум.
Теологические, или метафизические, атрибуты бога действительно являются простыми отрицаниями качеств, имеющихся у человека или у всех известных ему существ: согласно этим атрибутам, божество свободно от тех слабостей и несовершенств, которые человек усматривает в самом себе или в окружающих его существах. Утверждать, что бог бесконечен, - значит, как мы уже видели, утверждать, что в отличие от человека или всех известных нам существ он не ограничен рамками пространства. По мнению Гоббса, "все, что мы воображаем, конечно и, таким образом, слово "бесконечный" не может соответствовать никакой идее и никакому понятию". См. "Левиафан", гл. III.
Один теолог выражается аналогичный образом. "Само слово бесконечный,говорит он,- спутывает наши представления о боге и делает совершеннейшее из существ совершенно непонятным для нас, так как слово бесконечный представляет лишь отрицание; оно означает то, что не имеет ни конца, ни границ, ни меры, следовательно, то, что не имеет положительной и определенной природы, а значит, не имеет вообще ничего". Он прибавляет, что "лишь привычка заставила нас усвоить это слово, которое иначе показалось бы нам лишенным смысла и противоречивым". Sherlock1, (Шерлок, В защиту троицы, стр.77.) Утверждать, что бог вечен,- значит считать, что в отличие от нас и всего существующего он не имел начала и не будет иметь конца. Называть бога неизменным - значит утверждать, что в отличие от нас и всего окружающего нас он не доступен изменению. Утверждать, что бог нематериален, - значит допускать, что его субстанция, или его сущность, обладает непостижимой для нас природой, которая должна совершенно отличаться от всего, что мы знаем.
Из хаотической груды этих отрицательных качеств получается теологический бог, это метафизическое целое, о котором человеку никогда не удастся составить себе представления. В этом абстрактном существе сочетаются бесконечность, безмерность, духовность, всеведение, порядок, мудрость, разум, безграничное могущество. Сочетая эти туманные слова или модификации, думали получить что-то осмысленное; расширительно истолковали эти качества и, думая создать бога, создали просто какую-то химеру. Воображали, что эти совершенства, или качества, должны подобать божеству, так как не подобают ничему из того, что мы знаем; полагали, что непонятное существо должно обладать непостижимыми качествами; вот из какого материала теология создала загадочный призрак, перед которым она повелевает падать ниц человечеству.
Однако столь туманное, непостижимое и далекое от всего, что могут знать или чувствовать люди, существо не могло стать предметом их беспокойного интереса; человеческий дух могут приковать к себе лишь качества, которые он способен понять и о которых может судить. Поэтому теология, создав с помощью своих утонченных умозрений этого метафизического бога, столь отличного от всего, что действует на чувства люден, Пыла вынуждена впоследствии приблизить его к человеку, от которого она его так отдалила; приписывая богу моральные качества, теология снова делает из него человека; она понимает, что в противном случае было бы невозможно убедить людей, что между ними и туманным, воздушным, неуловимым и незримым существом, которому их заставляют поклоняться, могут существовать какие бы то ни было отношения; она понимает, что этот чудесный бог способен занимать лишь воображение нескольких мыслителей, мозг которых привык оперировать химерами или принимать слова за реальность; наконец, она убеждается, что для подавляющего большинства сынов земли нужен бог более похожий на них, осязаемый, доступный познанию. В силу этого божеству, несмотря на его невыразимую божественную сущность, были приданы человеческие качества, причем никогда не обращали внимания на их несовместимость с существом, которое сделали радикально отличным от человека и которое, следовательно, не могло ни обладать свойствами людей, ни изменяться подобно им. Забыли, что нематериальный и лишенный телесных органов бог не может ни действовать, ни мыслить подобно материальному существу, способному благодаря своей собственной организации обладать известными нам качествами, чувствами, желаниями, добродетелями. Необходимость приблизить бога к его творениям заставила закрыть глаза на эти зияющие противоречия, и теология стала упорно тщиться приписать ему качества, которые человеческая мысль напрасно старается постигнуть или примирить друг с другом. Если верить учению теологии, приходится допустить, что чистый дух является двигателем материального мира; что необъятное существо может заполнить пространство, не исключая из него, однако, природы; что неизменное существо является причиной происходящих в мире непрерывных изменений; что всемогущее существо не может воспрепятствовать существованию неугодного ему зла; что источник порядка вынужден допустить наличие беспорядка. Одним словом, чудесные качества теологического бога на каждом шагу опровергаются данными опыта.