– И нечего себе личность искажать. Я тебе скажу, если не знаешь! Не увели! Оставили, блядь!
А это как забыть? «Нам бы только ночь простоять, да день продержаться!»
Старпом сделал себе мечтательный лик.
– Я, между прочим, по молодости только так и служил: стоял сначала ночь, а потом изо всех сил держался за день.
Зам молчит, напыжился.
– А еще мне нравилось: «Что же это за страна, если в ней даже такие мальчиши знают военную тайну и так крепко держат свое данное слово?»
Сергеич, ты не знаешь, случайно, что это за страна, где тайной является даже то, что и так все знают?
Зам, наконец, изрекает:
– Андрей Антоныч, вы все время с каким-то подвохом.
– Ничего подобного! Без всякого подвоха. Если я говорю, что «говно», значит, так оно и есть.
А вот еще мне нравилось: «Если у вас запоют, то у нас подхватывают, и что у вас скажут, над тем у нас задумаются». Мне вот тоже интересно: что это у вас такое есть сказать, Сергеич, над чем можно задуматься? А? Или: «…И нет ли у вас тайного хода во все другие страны?..»
Наверное, есть у вас «тайные ходы», и по ним постоянно идут всякие там «сергеичи».
– Я, Андрей Антоныч.
– Да, ты, брат, молчи! Мне и концовка нравиться: «И в страхе бежал заглавный буржуин, проклиная эту страну с ее удивительным народом, непобедимой армией и. – обрати внимание, – неразгаданной военной тайной!»
А ты, Сергеич, знаешь, о какой тайне идет речь? Нет? Так я тебе скажу. Тайна такая: Красная Армия всегда опаздывает.
И мальчишей, между прочим, просто рубят в капусту.
А потом: «Плывут пароходы – привет Мальчишу! Летят самолеты – опять: привет Мальчишу!..» – вот на это вы горазды. Приветы раздавать.
Зам допил свой чай и быстренько вышел, а Андрей Антоныч, глядя ему вслед, с удовольствием сломал очередную сушку и отправил ее в рот.
Я к Юрке залетел, проверить его готовность к выходу.
Меня временным флагманским полчаса назад назначили и немедленно направили к Юрке, его лодка через пирс от моей была привязана. Они в ночь уходили и сейчас стояли уже под парами.
Вокруг юркиной лодки наблюдалась суета и брожение, все чего-то втаскивали внутрь, так что я к нему вполз совершенно беспрепятственно – хоть бы кто меня остановил.
Юрка сидел на ЦДП.
– Саня! – бросился он ко мне.
– Так! – сказал я ему навстречу. – Я к тебе на мгновение. Ты замечания по проверке штабом флота устранил?
– Ну!
– Все! Я тогда побежал.
– Саня, погоди.
В глазах у Юрки была мольба, я опрометчиво остановился.
– Что еще?
– Посиди за меня часа три на вводе.
– Ты с ума сошел.
– У тебя же никого, а я к жене на палку сбегаю. Я мигом. Только вставлю и назад.
– Ты что, совсем что ли?
– Да ты не бойся, тут все равно никто никого не знает. На ужин в кают-компанию сходишь. Скажешь, что ты с нами в автономку идешь.
Взгляд у Юрки был, как у больной собаки. Я подумал: ну, вставит один человек другому палку – что в том плохого?
На ужин я надел юркину кремовую рубашку и пошел в кают-компанию.
За столами были только командир, старпом и пом, и больше никого.
Когда я вошел, они на меня уставились.
Я, естественно, медленно сел и неторопливо поискал где тут у нас нож с вилкой.
– Я извиняюсь, – вежливо спросил меня командир, – а вы кто тут будете?
– Я? – в мою искренность поверил бы сам Будда. – Я начхим соседей. По приказу командира дивизии с вами в автономку иду.
Командир немедленно посмотрел на помощника, а тот тут же уткнулся в тарелку.
– Вот я же тебе говорил, – сказал ему командир, – что ты ни хрена не знаешь, кто с нами в море идет.
С тем мы и поужинали. А Юрка пришел часа через четыре. Радостный, собака.
9 мая у нас Касьяныч родился. В смысле, боцман. Дней пять он с бабы не слезал, а теперь решил отпраздновать – сорок лет все-таки – и всех пригласил – электрика нашего Модеста Аристаховича, торпедиста Козина Александра Семеныча, трюмного Кузьму Пантелемоныча по кличке «Черт», чумазого с руками до колена, как с картины передвижников «Кочегар», и нас со старпомом.
Мы с Андрей Антонычем припозднились и когда к Касьянычу на пятый этаж вползли, то мичмана наши, прошлые и настоящие, уже были весьма утомлены, а Черт вообще на подоконнике сидел спиной в открытое окно, потому что весна и солнце, и улыбался всему улыбкой идиота.
Нам с порога налили, и Андрей Антоныч тост произнес:
– Касьяныч! Сорок лет – это только начало. Посмотри на себя: молодой, сильный, красивый, краба все еще ловишь, причем, заметь, женщины от тебя без ума. Вздрогнем по этому поводу.
И мы вздрогнули, а Черт откинулся на спину, вливая в себя рюмку и выпал в окно.