Пока он говорил, остальные опасливо следили за выражением лица Шэнь Цинцю.
Следует помнить о том, что помехи циркуляции ци — проблема, внушающая ужас любому идущему по пути совершенствования духа и тела — в особенности во время поединка, когда любая заминка может стоить жизни. Однако присутствующим было невдомёк, что Шэнь Цинцю был вполне доволен подобным исходом.
Ведь для такого злодея, как он, Неисцелимый яд в его теле, вопреки всем ожиданиям, вполне мог спасти ему жизнь, позволив при этом сохранить чувство собственного достоинства!
Допустим, па-па-па с главным героем позволит ему обезвредить яд — смог бы он пойти на это? В самом деле, смог бы? Ха-ха-ха…
— Если бы я только знал, я бы не стал спускаться с хребта, — вздохнул Юэ Цинъюань.
Чувствуя, что разговор принимает чересчур мрачный характер, сам пострадавший поспешил заверить его:
— При планировании столь важного события, как собрание Союза бессмертных, должны присутствовать главы всех школ, как же шисюн мог его пропустить? Всему виной подлость и коварство демонов, а также моя собственная небрежность, главе школы ни в коем случае не стоит укорять себя в этом.
Однако, что бы он ни говорил, зная характер Юэ Цинъюаня, можно было предвидеть, что теперь он, возможно, вовек не спустится с гор, чтобы до последнего защищать хребет Цанцюн. Но кто бы мог подумать, что, видя это, Му Цинфан также устыдится:
— Нет, это всё моя вина. Если бы я только своевременно обнаружил вторжение демонов и владел необходимыми знаниями, то смог бы помочь шисюну Шэню — тогда всего этого не случилось бы…
— Нет-нет, вы оба здесь совершенно ни при чём, — принялся заверять их Шэнь Цинцю. — Если уж говорить о небрежности, то это я по неосторожности выбил молотом яму перед Главным залом пика Цюндин…
Они столь нелепо препирались в попытках взять ответственность на себя, что Шэнь Цинцю поневоле и растрогался, и до того смутился, что по коже поползли мурашки, а затылок занемел. Лю Цингэ с нечитаемым выражением лица продолжал смотреть в окно. Подождав, пока все закончат с самообвинениями, он, сделав глоток чая, заявил:
— Никто вне Двенадцати пиков не должен узнать об этом происшествии.
Как-никак Шэнь Цинцю был главой второго по значению пика хребта Цанцюн — разумеется, никто из посторонних не должен был прознать об этой смертельно опасной слабости, это прекрасно понимали все присутствующие.
— Цинцю не считает, что бремя обязанностей главы пика для него слишком тяжело? — напоследок не преминул спросить Юэ Цинъюань.
Будь на его месте оригинальный Шэнь Цинцю, он, скорее всего [2], решил бы, что Юэ Цинъюань, пользуясь случаем, хочет отобрать его полномочия и всё в том же духе; однако нынешний Шэнь Цинцю отлично понимал, что глава школы чистосердечно беспокоится о том, как бы чрезмерные усилия не помешали его выздоровлению.
— Глава школы, вам в самом деле не стоит так обо мне беспокоиться, — поспешил заверить его Шэнь Цинцю. — Обещаю, что не стану изнурять себя сверх меры. — Улыбнувшись, он добавил: — Меня слушаются и руки, и ноги, и язык, а потому я не вижу никаких помех тому, чтобы продолжать заниматься совершенствованием духа и тела, невзирая на яд, так что всё в порядке.
Обсудив детали вторжения демонов, Юэ Цинъюань и Му Цинфан ушли первыми. Провожая их взглядом, Шэнь Цинцю чувствовал, что у него повеселело на сердце, а в груди угнездилось ощущение неизъяснимого тепла и покоя.
Его товарищи с хребта Цанцюн были очень разными по складу характера — с кем-то из них было легко поладить, с кем-то — не слишком, однако все они были словно ветви одного дерева [3]. Пусть они и жили раздельно на двенадцати пиках, если с одним из них что-то случалось, он всегда мог положиться на остальных, словно на членов своей семьи (за исключением разве что оригинального Шэнь Цинцю).
И тут, отставив давно остывший чай, Лю Цингэ заявил:
— В твоём теле не ощущается призрачной ауры — иначе я бы решил, что ты одержим духом.
«Надо же было остаться именно тому, с кем поладить трудно… — с досадой подумал Шэнь Цинцю. — Ты даже не представляешь, в какой степени прав».
— То, что ты спас меня в пещерах Линси, уже само по себе непостижимо, — продолжил Лю Цингэ. — Во время нападения демонов ты вновь бросаешься на выручку какому-то безвестному ученику, чуть не пожертвовав ради него жизнью. Твои духовные силы подорваны ядом — казалось бы, ты должен быть вне себя от злости, а ты пребываешь в необъяснимом благодушии. Случись это с любым другим человеком, я бы не счёл это странным — но то, что это происходит именно с тобой, попросту не укладывается в голове.
Сказать по правде, в настоящий момент Шэнь Цинцю меньше всего хотелось обсуждать с ним вопросы своего ООС. Кликнув Мин Фаня, чтобы тот налил свежий чай, он с лёгкой улыбкой откинулся на спинку кровати:
— Безвестному? Это ненадолго.
— У этого твоего ученика и впрямь превосходные задатки, однако через наши ворота каждый год проходит немало столь же одарённых, но из десятка тысяч в лучшем случае один может чего-то добиться, выделившись из толпы.
Шэнь Цинцю внезапно охватило недоброе предчувствие.
Что если Лю Цингэ станет камнем преткновения на пути читерства Ло Бинхэ? Что же будет, если эти двое сойдутся лицом к лицу — хрясь-хрясь и поминай как звали [4]? Он просто обязан предостеречь Лю Цингэ ради общего блага.
— Поверь мне, этот мой ученик в будущем непременно добьётся успеха, — с терпеливой доброжелательностью заверил его Шэнь Цинцю. — Надеюсь, что впредь шиди Лю будет за ним приглядывать, наставляя и обучая его…
Тем временем Мин Фань предавался смертельной тоске. Он всего лишь вышел, чтобы заварить чай, а в итоге ему пришлось выслушать, как Шэнь Цинцю нахваливает их прежде ненавистного общего врага Ло Бинхэ, над которым они с учителем столь самозабвенно издевались в былые времена! То были высокие страдания уровня: «Прежде мы с лучшей подругой вместе травили эту мелкую дрянь, и вдруг в один прекрасный день у тебя с этой мерзавкой любовь-морковь [5]!» Переполняющее его отвращение толкнуло его на неумолимое решение искоренить зло.
Торопясь воплотить своё намерение в жизнь, Мин Фань поспешил на кухню, где Ло Бинхэ размышлял, чем бы попотчевать учителя на завтрак, и без предисловий заорал на него, засыпая приказами:
— А ну ступай за хворостом! Чтобы принёс не менее восьмидесяти вязанок! Ты должен заполнить весь сарай! И воды натаскай! Чаны для воды в комнатах твоих братьев стоят пустые, ты что, ослеп, раз не замечаешь этого?!
— Но шисюн, если я заполню весь сарай, где же мне тогда спать?
Топнув, Мин Фань заорал, разбрызгивая слюну:
— А земля для тебя недостаточно ровная, что тебе на ней не спится?!
— Но я сегодня уже наполнил чаны в комнатах шисюнов…
— Вода уже несвежая! Сказано тебе, поменяй её! Везде!
Случись это прежде, Ло Бинхэ мог затаить в сердце лёгкую обиду и немного посетовать про себя, но теперь его душевное состояние в корне переменилось.
Нынче всё это представлялось ему лишь частью обучения.
Теперь, когда у него есть замечательный учитель, который так заботится о нём, что даже поставил под угрозу свои способности ради ученика… Как он может после этого сетовать на подобный опыт? Каких испытаний и невзгод не примет ради него?
Поэтому Ло Бинхэ без лишних слов крутанулся на месте, ринувшись исполнять приказания.
При виде его реакции Мин Фань вместо привычного удовлетворения от страданий мелкого выскочки ощутил на сердце ещё большую горечь. Он брёл по дороге, перемежая речь бранью:
— Не могу взять в толк, чем эта мелкая вонючка, этот баран [6] Ло Бинхэ привлёк внимание учителя, что тот внезапно взглянул на него другими глазами? Что же такого он мог сделать, чтобы превзойти других? Допустим, он сумел одурачить учителя своими льстивыми речами [7], но с шишу Лю у него точно ничего не выйдет — не станет он обучать его и поддерживать, об этом нечего даже думать! Тьфу на него!