На самом-то деле это не было обычной случайностью: в дозоре было четыре человека, но Шэнь Цинцю, укрывшись в тени, терпеливо выследил именно этого!
Примечания:
[1] Пещера Линси 灵犀洞 (Língxī dòng) – в пер. с кит. «пещера Единства душ», Линси – в букв. пер. с кит. «чудесного рога носорога».
[2] Первостатейный разгром – в оригинале употрtiān nán dì bĕiа 天南地北 (tiānnándìběi) – в пер. с кит. «Небо – на юг, земля – на север».
[3] Как рыба в воде – букв. пер. кит. идиомы 如鱼得水 (rú yú dé shuĭ).
[4] Разит, подобно грому, и проносится, будто ветер 雷厉风行 (léi lì fēng xíng) – кит. идиома, означающая «быстрый и решительный».
[5] Чинглиш (Chinglish) – вариант английского языка, созданный под влиянием китайского языка. Термин «чинглиш» используется для обозначения изменений в грамматическом строе языка, не встречающихся в английском, а также — бессмысленных с точки зрения английского языка фраз, используемых на английском в контексте китайского языка.
[6] Состоящем из одних ошибок – оригинале употреблена идиома 漏洞百出 (lòu dòng bǎi chū) – в пер. с кит. «содержащий сто брешей», образно – «всюду неувязка», или «куда ни кинь – всюду клин».
[7] Поневоле возмутился黑线 (mǎnliǎn hēixiàn), в пер. с кит. «лицо покрылось черными линиями».
[8] Клин клином вышибают – в оригинале испо的道理 负负得正 (fùfù dézhèng) – в пер. с кит. «минус на минус дает плюс».
Глава 40. Бегство от смерти в Хуаюэ. Часть 1
Разумеется, Гунъи Сяо тоже подумал о том, чтобы использовать какого-нибудь случайного адепта в качестве противовеса. Когда Шэнь Цинцю проделал это сам, молодой человек вздохнул с облегчением, что ему не пришлось нападать на товарища по школе. После этого они наконец покинули платформу. Глядя на то, как Шэнь Цинцю бессознательно запахивает потуже полы чёрного одеяния, Гунъи Сяо ощутил ком в горле.
У него болело сердце за Шэнь Цинцю, которого положение горного лорда не спасло от заточения и унижений, венцом которых стало то, что ему даже нечем было прикрыть тело, кроме одежды своего же мучителя. Воистину, это зрелище переполнило бы состраданием любое сердце!
При виде того, как глаза Гунъи Сяо блестят от сочувствия и праведного гнева, Шэнь Цинцю оставалось лишь сохранять безучастное выражение лица.
— Старейшина, прошу, снимите это! — наконец не выдержал Гунъи Сяо.
Шэнь Цинцю воззрился на него в немом изумлении: “Что?”
Не дожидаясь его реакции, Гунъи Сяо принялся стягивать собственное верхнее платье. Прежде чем Шэнь Цинцю успел решить, не стоит ли осадить этого чересчур сердобольного юнца, Гунъи Сяо уже протянул ему свое одеяние обеими руками.
— Прошу, наденьте это!
В мозгу Шэнь Цинцю наконец-то забрезжила догадка.
Так вот что он имел в виду! Одежды Ло Бинхэ были черны, словно его душа — ученик Шэнь Цинцю не устоял перед столь эффектным способом подчеркнуть свою мнимую невиновность, вырядившись столь отличным от прочих обитателей дворца образом. Эти одежды неминуемо притягивали взгляд, так что Шэнь Цинцю и впрямь лучше было переодеться в гораздо менее заметный здесь белый — как выяснилось, Гунъи Сяо на поверку был весьма предусмотрительным юношей.
Мужчина решительно скинул чёрное одеяние, переодевшись в белое с плеча Гунъи Сяо. Прежде чем уйти, он потратил пару мгновений на то, чтобы аккуратно сложить верхнее платье Ло Бинхэ, и только после этого положил его на пол.
Стоило Шэнь Цинцю покинуть Водную тюрьму, как ноги сами понесли его вперед, и всё же он воочию убедился в том, что лабиринт дворца Хуаньхуа — поистине ужасающее место. Пещеры и переходы соединялись друг с другом так, что на каждые три шага приходилось по девять поворотов, отчего у мужчины вскоре немилосердно закружилась голова. Он шёл, чуть не наступая на пятки своего провожатого, но при этом несколько раз умудрился почти потерять его. Если бы Гунъи Сяо не знал этих подземелий как свои пять пальцев, то неизвестно, на сколько патрульных команд они бы уже наткнулись.
Полчаса спустя они наконец выбрались на свет божий и, прошагав с десяток ли [1], вышли к лесу Байлу. Поскольку по пути они так и не услышали сигнала тревоги, пропажу пленника, по-видимому, ещё не обнаружили. Положа руку на сердце, Шэнь Цинцю не мог не признать, что отчасти успеху побега способствовал сам Ло Бинхэ, запретив остальным посещать Водную тюрьму.
— Молодой господин [2] Гунъи, дальше я управлюсь сам, — немного передохнув, заявил Шэнь Цинцю. — Вам следует вернуться, пока никто не заметил вашего отсутствия. — Помедлив, он добавил: — Если в течение этих семи дней вам случится проезжать через город Хуаюэ [3], то вы непременно найдёте меня там.
— Раз старейшине больше не требуется помощь, то этот адепт его оставит, — отозвался Гунъи Сяо. — Хотя старейшина наверняка знает, что делает, я всё же попрошу его проявлять предельную осторожность. Что до суда, то старейшине не следует тревожиться по этому поводу: как он верно заметил, правда будет говорить сама за себя. Главы школ и прочие члены суда наверняка очистят ваше имя от всякой клеветы.
При этих обнадёживающих словах Шэнь Цинцю не смог сдержать горькой усмешки. Прежде всего, его тёмное прошлое никуда не денется. А во-вторых, на самом деле предстоящее судилище нимало его не занимало. Небрежно сложив руки в вежливом жесте, он поклонился:
— Мы ещё встретимся.
Дорога, ведущая от владений дворца Хуаньхуа к городу Хуаюэ, проходила прямиком по Центральной равнине — многолюдному процветающему региону, а это значило, что и недостатка в больших и малых заклинательских школах здесь не наблюдалось.
Заклинатели этих мест отличались тем, что делали упор на защиту с воздуха. Подобно городу Цзиньлань, места их обитания окружали гигантские защитные купола. Потому-то любой, пролетающий по этой местности на мече, будет немедленно замечен, и о нём тотчас донесут главам господствующих школ.
Иными словами, воспользоваться этим видом транспорта было всё равно что объявить о своём появлении из рупора на полной громкости.
Пролетев часть пути, Шэнь Цинцю спешился и шагал без остановки, пока не достиг города Хуаюэ к исходу следующего дня.
Уже подходя к городу, мужчина понял, что выбрал крайне неудачное время для визита: он прибыл аккурат в канун празднования дня основания Хуаюэ, так что украшенные венками фонари заливали мостовую ярким светом всю ночь напролёт. Улицы кишели парящими драконами и танцующими львами, грохот музыки оглушал. Люди и лоточники вперемешку толклись на улице, не давая пройти — похоже, в эту ночь всё население города высыпало из домов.
Но ещё более неудачным было то, что аккурат к его прибытию плотные облака затянули светлый лик луны.
Без лунного или солнечного света вероятность неудачи многократно возрастала. Сознавая это, Шэнь Цинцю решил, что, пожалуй, придётся выждать хотя бы до завтрашнего дня, но если облака так и не разойдутся, придётся действовать на свой страх и риск: дольше медлить он не мог. Пан или пропал. Всяко лучше рискнуть, чем потом рыдать над перезревшим цветком росы луны и солнца. Он подозревал, что даже если результат аграрных усилий Шан Цинхуа хорошенько приправить специями и подать с вином, это всё равно не отобьет стойкого химического привкуса получившегося блюда.
Хоть Шэнь Цинцю шёл не торопясь, он то и дело натыкался на расшалившихся детей. Проходя мимо стаек смеющихся девушек, он невольно пожалел о том, что, подстёгиваемый смертельной опасностью, не может беззаботно гулять по праздничному городу.
Внезапно на него вышли несколько мужчин в одеяниях сходного цвета и покроя с длинными мечами за спиной — по надменным позам [4] и самоуверенно выпяченной груди в них можно было без труда признать гордых [5] адептов заклинательской школы.
Как это ни парадоксально, чем меньше была школа, тем старательнее её адепты подчёркивали принадлежность к ней — с тем же успехом они могли бы вышить её название гигантскими иероглифами на одежде. Шэнь Цинцю как ни в чем не бывало подхватил валяющуюся на обочине дороги маску демона и прикрыл лицо. Поскольку шесть из десяти празднующих также носили маски, у него были все шансы затеряться в толпе. Проходя мимо, он услышал, как один адепт говорит другому: