Глава дворца Хуаньхуа обратил на Ло Бинхэ исполненный благосклонности взор. Всем, кроме Шэнь Цинцю, было невдомёк, что этот взгляд предназначался не только преемнику, но и будущему зятю.
Семь теснящихся в барьере сеятелей вели себя неспокойно, их нескончаемые вопли вселяли в окружающих людей тревогу. Наконец кто-то спросил:
– А с этими грязными тварями нам что делать?
– Шиди, у тебя есть идеи на этот счёт? – переадресовал вопрос Юэ Цинъюань.
– Цинцю кое-что читал об этом в старых записях, – задумчиво отозвался Шэнь Цинцю. – Сеятели не переносят высоких температур, так что, полагаю, огонь уничтожит разлагающую плоть заразу в их телах.
Сказанное им было яснее ясного: подвергнувшись воздействию высоких температур, демоны станут безвредными. Однако один из совершенствующихся потрясённо спросил:
– Как… как можно прибегать к подобным способам? Разве, применяя столь варварские методы, мы сами не опустимся до уровня демонов?
Его голос тотчас потонул в гневных выкриках уцелевших жителей Цзиньланя.
В дни разгула чумы её жертвами пало неисчислимое множество невинных, в мучениях сгнивших заживо, – при виде того, как они страдают, сердца их близких обливались кровью. Некогда процветающий центр торговли в считанные дни превратился в город-призрак, поэтому даже малейшее сочувствие к повинным в распространении поветрия сеятелям и призывы к гуманному обращению с ними порождали острую враждебную реакцию. Сердобольного совершенствующегося захлестнули яростные вопли, что, казалось, способны были снести горы и перевернуть моря вверх дном: «Сжечь их!» и «Всех, кто будет возражать, тоже сжечь!».
Большинство сеятелей скалили зубы в жестокой улыбке и разражались чудовищным хохотом, не выказывая и следа слабости. Шэнь Цинцю подумал, что они, пожалуй, почитают себя героями, обеспечившими обильный урожай на благо своего рода. Лишь один маленький и тщедушный сеятель безутешно рыдал.
От этого зрелища сердца нескольких людей дрогнули. Закусив губу, Цинь Ваньюэ подошла к Ло Бинхэ:
– Шисюн Ло, этот малыш достоин сострадания.
«“Достоин сострадания”, говоришь?» – подумалось при этом Шэнь Цинцю. – Конечно, достоин – но разве не достойны сострадания те, что, заразившись этой загадочной болезнью, погибли в мучениях?»
Ло Бинхэ улыбнулся ей, однако ничего не ответил.
С точки зрения Шэнь Цинцю, его ученик явно уделял девушке недостаточно внимания – для героя гаремного романа это чистой воды незачёт. Разве ему не следовало, в соответствии с оригинальным сюжетом, воспользоваться случаем и согреть её теплом и участием? Как же так вышло, что при стремительном взлёте уровня совершенствования Ло Бинхэ его мастерство соблазнителя, напротив, ухнуло ниже некуда?
И всё же Ло Бинхэ по-прежнему был обладателем нежного, будто нефрит, лица, прекрасного с любого ракурса, при любом выражении, – само собой, заворожённая его сиянием Цинь Ваньюэ тотчас впала в транс и, позабыв о собственных словах, предалась благостному созерцанию.
И тут случилось нечто непредвиденное.
Маленький сеятель со всей силы бросился на барьер, и его без того багряно-красное лицо свирепо исказилось от вопля:
– Бессмертный мастер Шэнь, вы не можете позволить им сжечь меня заживо! Умоляю вас, бессмертный мастер Шэнь, спасите меня!
В мозгу Шэнь Цинцю будто лопнула какая-то струна.
«…Да кто ты, чёрт возьми, вообще такой?! Почему ты так запросто обращаешься ко мне, называя по имени, в то время как я понятия не имею, откуда ты взялся?!»
Тысячи пар глаз со всех концов площади тут же обратились к Шэнь Цинцю.
– Мы только следовали вашим указаниям, – не унимался сеятель, – отчего же вы теперь велите нас сжечь?!
…Какого?!..
Что за дебильные скачки сюжета? И что за топорное обвинение?
Шэнь Цинцю чувствовал себя как с похмелья, и всё же ему хотелось накатить ещё; ну а после слов старого главы Дворца у него возникло ощущение, будто он только что воплотил это горячее желание в жизнь:
– Полагаю, бессмертному мастеру Шэню стоит пояснить нам, о чём говорит эта тварь?
Неужто кто-то повёлся на столь очевидную подставу?!
Тут же подтянулся ещё один «доброжелатель» из толпы:
– Да уж, пусть объяснится!
Этих легковерных дуралеев уже двое!
Однако двенадцать пиков хребта Цанцюн вновь показали свою сплочённость перед внешней угрозой: едва прозвучали первые обвинения, как на лицах большинства товарищей Шэнь Цинцю по школе появились признаки недовольства, а взгляд Юэ Цинъюаня так и вовсе заледенел.