6. Что отличает нас от животных? Верно, что мы наделены духовными способностями, которые отличают нас от животных[488]: мы можем общаться с Богом в поклонении и молитве, и мы наслаждаемся духовной жизнью в общении с Богом, Который есть дух. Но из этого не следует делать вывод, что мы обладаем отдельным элементом, называемым «дух», благодаря которому все это и становится возможным, так как с помощью нашего разума мы можем любить Бога, читать и понимать Его слова и верить, что Его Слово истинно. Наши души могут поклоняться Богу и радоваться в Нем (см. выше). Наши тела также могут быть воскрешены и жить с Богом вовеки. Поэтому нам не следует утверждать, что мы обладаем такой составляющей нашей природы, которая отлична от наших души и тела и которая отличает нас от животных, так как наши души и тела (включая наш разум) вступают в такое общение с Богом, которое совершенно недоступно животным. Скорее мы отличаемся от животных теми духовными способностями, которыми Бог наделил и наши тела, и души (или дух).
Ответ на вопрос о том, обладают ли животные «душой», зависит от того, как мы определяем понятие «душа». Если мы определяем его как «интеллект, эмоции и воля», то нам придется допустить, что, как минимум, высшие животные обладают душой. Но если мы определяем нашу душу подобно тому, как мы сделали это в настоящей главе, т. е. как нематериальную составляющую нашей природы, которая общается с Богом (Пс. 102:1; Лк. 1:46 и др.) и живет вечно (Отк. 6:9), то у животных нет души. Тот факт, что еврейское слово נפש («душа») иногда применяется к животным (Быт. 1:21, 9:4), показывает, что это слово иногда может означать «жизнь»; это не значит, что животные могут обладать такой же душой, как человек[489].
7. Оживает ли наш дух при возрождении? Человеческий дух не является чем–то, что мертво в неверующем человеке, но оживает, когда личность приходит к Христу, так как Библия говорит о неверующих, дух которых несомненно жив, но восстает против Бога, — будь то Сигон, царь Есевонский (Втор. 2:30), или Навуходоносор (Дан. 5:20), или израильский народ (Пс. 77:8). Когда Павел говорит: «…Дух жив для праведности» (Рим. 8:10), он, судя по всему, имеет в виду, «жив для Бога», но он не подразумевает, что наш дух был совершенно «мертв» прежде; он говорит лишь, что дух жил вне общения с Богом и в этом смысле был мертв[490]. Точно так же мы, как личности в целом, были «мертвы» в «преступлениях и грехах» (Еф. 2:1), но Бог оживил нас, и теперь нам следует считать себя «мертвыми для греха, живыми же для Бога» (Рим. 6:11). Здесь не имеется в виду, что оживлена была лишь одна часть нашего существа (которая называется «духом»); мы, как личности в целом, являемся «новой тварью» во Христе (2 Кор. 5:17).
8. Заключение. Несмотря на то что аргументы, приводимые в защиту трихотомизма, имеют определенную силу, ни один из них все же не дает достаточных оснований для опровержения обширного свидетельства Писания, показывающего, что слова «душа» и «дух» часто взаимозаменяемы и во многих случаях синонимичны.
Мы можем также отметить замечание Луиса Беркхофа о происхождении трихотомизма:
Представление о трехчастности человеческой природы берет свое основание в греческой философии, где представления об отношении между телом и духом человека строились по аналогии со взаимоотношениями материального мира и Бога. Считалось, что тело и дух могут вступить в общение только с помощью третьей субстанции, и точно так же материальный мир и Бог могут вступить во взаимоотношения только с помощью третьего, или среднего, элемента, а именно души[491].
В наши дни некоторые трихотомисты склонны впадать в еще одно заблуждение, которое также было свойственно греческой философии. Они считают, что материальный мир, в том числе наши тела, по существу является злом и от него необходимо удаляться. Опасность заключается в утверждении, что сфера «духа» есть нечто единственно важное. И, как следствие, принижается роль нашего физического тела, сотворенного Богом, и «весьма хорошо» (Быт. 1:31), которое мы должны представить Богу «для разумного служения» Ему (Рим. 12:1).
489
В одном отрывке речь даже вдет о «духе животных», в противопоставлении «духу сынов человеческих» (Еккл. 3:21), но контекст (ст. 18—22) представляет скорее мирской, циничный взгляд на жизнь, который показывает ее суетность и утверждает, что человек — это всего лишь животное (ст. 18). В широком контексте книги неясно, хочет ли автор, чтобы его читатели поверили такой интерпретации.
490
Есть предположение (и оно довольно широко распространено), что в Рим. 8:10 Павел говорит не о человеческом духе и что в данном случае слово