Таким образом, "прорыв" европейцев за рамки "евроцентристского" видения все же произошел. Однако это случилось слишком поздно, когда речь шла не о политическом сдерживании Германии, а о ее военном разгроме. Кроме того, и об этом тоже пойдет речь в главах этой работы, "прорыв" этот оказался все же только кратковременным интуитивным прозрением, а не радикальной переоценкой тех приоритетов, которые европейская дипломатия периода между двумя мировыми войнами унаследовала от классиков, как бы мы сказали сегодня, политологии XIX века, воспитанных на традициях К.Меттерниха, Г.Пальмерстона, О.Бисмарка и А.М.Горчакова.
Это доминирование школы политического мышления XIX века, запаздывавшей с осознанием новых геополитических реальностей и нового состояния общемировых политических отношений, и определило то обстоятельство, что главная задача упорядочения международных отношений после Первой мировой войны по сути дела была понята не столько как радикальная перестройка мировой структуры, в частности, преодоление относительной самодостаточности, политической обособленности европейской подсистемы от США, с одной стороны, и ареала Восточной Евразии, с другой, а более узко: как реставрация классического "европейского равновесия" или, как бы предпочли сказать мы, многополярной модели международной системы на традиционной, преимущественно европейской основе. Этот узкий подход уже не соответствовал логике глобализации мирополитических процессов и постоянно растущей политической взаимозависимости подсистем мировой политики. Это противоречие между европейским, а часто даже только евроатлантическим, видением международной ситуации и появлением новых центров силы и влияния за пределами Западной и Центральной Европы — в России и США — наложило решающий отпечаток на всю мировую политику периода 1918–1945 гг.
Вторая мировая война нанесла по многополярности сокрушительный удар. Еще в ее недрах стали зреть предпосылки для превращения многополярной структуры мира в двуполярную. К концу войны обозначился колоссальный отрыв двух держав — СССР и США — от всех остальных государств по совокупности военных, политических, экономических возможностей и идейному влиянию. Этот отрыв определял суть биполярности, почти так же, как смысл многополярности исторически состоял в примерном равенстве или сопоставимости возможностей относительно многочисленной группы стран при отсутствии резко выраженного и признаваемого превосходства какого-то одного лидера.
Сразу после окончания Второй мировой войны двуполярности как устойчивой модели международных отношений еще не было. Для ее структурного оформления понадобилось около 10 лет. Период становления завершился в 1955 г. созданием Организации Варшавского Договора (ОВД) — восточного противовеса сформированного на 6 лет раньше, в 1949 г., на Западе блока НАТО. Причем биполярность до того, как она стала структурно оформляться, сама по себе не предполагала конфронтационности. Изначально символизировавший ее "ялтинско-потсдамский порядок" ассоциировался скорее со "сговором сильных", чем с их противостоянием.
Но, естественно, идея двудержавного управления миром вызывала стремление "менее равных" государств (роль, особенно тяжело давшаяся Британии) разобщить своих сильных партнеров, чтобы придать недостающий вес себе. "Ревность" к советско-американскому диалогу стала чертой политики не только Британии, но и Франции и полуформально признаваемых Москвой правительств центральноевропейских стран. Действия всех их вместе подогревали взаимное недоверие СССР и США. На этом фоне начавшаяся вскоре "встречная эскалация" советских и американских геополитических претензий привела к вытеснению кооперационного начала в советско-американских отношениях конфронтационным.