— Два наряда вне очереди вашему десятку, и три лично вам сверху, — перевел я ее речь начальнику егерей.
Тут десятник расслабился и даже заулыбался.
— Эрих, да, он такой, чуть что, сразу наряды лепит, — сказал он, сверкнув из-под усов щербатой улыбкой. — Теперь верю, что он вас послал.
А я заметил, как второй егерь, стоящий рядом с нами и все это время разглядывающий в подзорную трубу корабли гоблинов, закатил глаза и что-то беззвучно пробормотал себе под нос.
Дальше дело пошло на лад. Вильгельм слез с вышки, его место занял еще один разведчик с подзорной трубой. И они попеременно начали надиктовывать сообщения в форт. Я их передавал Ирей, та, в свою очередь, Белле, а Белла — лейтенанту. Тот иногда что-то переспрашивал, и цепочка повторялась в обратном порядке.
Рапорты шли потоком: количество кораблей, их размер, где они находятся, куда плывут, сколько гоблинов заметили. И вырисовывалась не очень приятная картина. В форте ордена, пусть обновленном и расширенном, помещалось сотни полторы-две защитников. Гоблинов же на нас перло больше раз в пять. Двадцать грубо сколоченных разномастных судов были набиты зелеными коротышками под завязку и медленно спускались по реке, приближаясь к форту. Кстати, часть из них успела пристать к берегу и высадить десант у подножья нашего холма.
— Вульф, спускайся! Вальтер! Бери чужака и валите с вышки! Лопоухие в пяти минутах от нас! — донеслось снизу.
— Ирей, передай, что мы спускаемся в форт, а сама подымайся на вершину по тропе. Только иди аккуратно, гоблины рядом, — отдал я приказ в гарнитуру.
А сам, повинуясь наитию, поднырнул под толстую палку, играющую роль перил, глянул вниз с высоты четвертого этажа. Вышка представляла собой сборную конструкцию из бревен, связанных канатами. Три толстые ноги, расходящиеся книзу, и перекрытия из стволов поменьше, их стягивающие. На одном из толстых бревен набиты поперечные планки, образуя лестницу. По ней как раз начал спускаться один из егерей.
Я высунулся из-за перил, уцепился за свободное от планок вертикальный ствол и, как заправский акробат, соскользнул на поперечное перекрытие этажом ниже. Присел, чтобы погасить инерцию, и тут же повторил маневр. С последнего этажа я просто спрыгнул, кувырком погасив инерцию.
Стоящий рядом с башней десятник только и вылупился, наблюдая за моим спуском.
— Ау! — донесся короткий вскрик сверху.
С лестницы на вышку кубарем скатился егерь, его подловили на середине спуска. Краем глаза я успел заметить, как в его плечо прилетела стрела с грязно-серым оперением.
Десятник мгновенно преобразился. Вот он с удивлением на меня пялится, чуть ли не раскрыв рот, а вот — у него в руках лук с наложенной стрелой, и он плавно разворачивается в сторону леса, одновременно оттягивая тетиву.
— Дон-н, — протяжно звучит егерский лук.
— А-а-гырх! — вторит ему вопль боли из зарослей.
— Бери Вольфа и бегите к форту! Мы их задержим! — пролаял приказ командир егерей. Он уже ничем не напоминал увальня, с удивлением смотрящего на устроенное мной паркур шоу.
«Они что, специально в десяток набрали егерей, у которых имя на „В“ начинается?» — с недоумением подумал я, подбегая к раненому бородачу. Егерь с кряхтением поднимался на ноги, осторожно придерживая левую руку. А ведь начни я спускаться по лесенке, как все нормальные люди, то получил бы стрелу в спину вместо него.
— Ты как? — спросил я у Вольфа. Так, похоже, называли раненого.
Бородач мне ничего не ответил, только скорчил гримасу и достал из подсумка черный флакон, очень напоминающий зелье противоядия. Стрела пробила его плечо насквозь, окровавленный наконечник торчал над ключицей, а по серо-зеленному плащу егеря быстро расползалось бордовое пятно.
— Дон-н, дон-н-дон-н, — тягуче пропели луки разведчиков ордена где-то за моей спиной, им ответили хриплые каркающие крики гоблинов. Чувствую, если мы не поторопимся, то к нам в спину могут прилететь новые стрелы.
Выпив противоядие, раненый разведчик с какой-то мрачной решимостью резко схватился за наконечник стрелы и одним движением отломил его.
— Вот дерьмо, — тихо прошипел побелевший егерь.
— Тебе зелье лечения дать? — спросил я.
Обычно к НПС игроки относятся как к мебели. И это можно понять: сложно относиться серьезно к повторяющей одни и те же действия нарисованной картинке торговца или стражника. Здесь же егеря, кнехты и рыцари оставляли впечатление полностью реальных людей со своими эмоциями, переживаниями и настоящим героизмом. Не знаю, как этого добилась Система, но относиться к ним, как к бездушным марионеткам, у меня не получалось.