— Поплаваем?
— Нет, — отрезал Гусь. — Сперва лодку надо найти.
— А где лодка?
— Почем я знаю! Где-то на берегу. Будем обходить озеро и найдем.
— Сначала выкупаемся!
Сережка молчал, хотя и ему не терпелось окунуться в воду.
— Я сказал — купаться не будем, пока не найдем лодку! — стоял на своем Гусь.
— Ну хорошо. Вы идите, я вас догоню. Нырну разок, и всё.
— Ты что, думаешь, нам неохота купаться? Неужели потерпеть не можешь?
— Почему же? Терпеть я могу, — пожал плечами Витька.
Лодку — долбленую осиновку — нашли на противоположном берегу. Она была вытащена из воды и замкнута на цепь.
Гусь повертел в руках замок, раздумывая, как же быть.
— Тащи камень! — приказал он Сережке.
— Ты что, замок хочешь ломать? — удивился Витька.
— Этот замок не сломаешь. Цепь перерубим.
— Не выдумывай! Обойдемся и без лодки.
— А чего ей сделается-то? Ты тоже — камень-то волоки! — прикрикнул на Сережку Гусь.
Сережка бросился искать камень, а Гусь вытащил из мешка топор.
— Может, все-таки не надо трогать лодку? Половим с берега!
— Смешно! Лодка есть, а удить — с берега! Мы же ее на место и положим.
— Ну как хочешь! Только я цепь рубить не буду.
— И не руби. Тебя никто не просит. Один справлюсь.
Пока Гусь перерубал на топоре цепь, Витька разделся, натянул ласты и маску и с ружьем в руках полез в воду.
Сережка поискал весла, но не нашел их.
— Шестом обойдемся, — сказал Гусь и взял прислоненный к елке длинный легкий шест.
Раздевшись до трусов, они столкнули лодку и уселись в нее — Сережка в нос, а Гусь с шестом на корму.
— Ух и вода! — крикнул им Витька. — Метров на десять видно. Наверху теплая, а в глубине — лед!..
— Рыба-то есть? — спросил Сережка.
— Одни малявки!
Витька опять погрузился в воду и поплыл дальше. Гусь, работая шестом, погнал лодку следом.
— Мы-то купаться будем? — тихо спросил у него Сережка.
— Купайся! Кто тебе не велит…
— А ты?
— Неохота.
— Тогда и я не буду.
Витька проплавал не меньше получаса и озябший, весь в пупырышках вылез на берег. Он никого не подстрелил, но и никаких судорог с ним не случилось.
«Наверно, соврал старый черт, что здесь нельзя плавать!» — подумал Гусь. Он сожалел, что коварный замысел сорвался, и очень завидовал Витьке, заглянувшему в подводный мир Пайтова озера, в тот мир, который еще не открывался ни одному человеку.
Ребята вернулись на берег, разожгли костер и стали готовиться к рыбалке. Прежде всего срубили березовые удилища — каждый по своему вкусу. И хотя Витька не видел ни одной приличной рыбины, надежда, что будет клевать, не покидала рыболовов.
— Рыбу надо искать, — говорил Витька, счищая кору со своего тонкого и гибкого удилища. — В таком озере она должна быть. Надо плыть вдоль берега. Где тра́вы, там и рыба. А тут что? Песок да редкие травки…
Гусь тоже так думал, но, чтобы Сережке не показалось, что он начинает подчиняться Витьке, сказал:
— Надо не вдоль берега, а на середину плыть. Здесь луды есть. Там рыба и собирается.
— На лудах рыба утром да вечером, а днем она в травах.
Это Гусь тоже знал, но отступать не хотел:
— Вот поудим и узнаем. Не будет на луде клевать, станем искать травы…
На том и порешили.
Найти луды не составило труда: какой-то заботливый рыбак, видимо хозяин лодки, отметил луды — каменные гряды и отмели на середине озера — шестами, крепко вбитыми в дно. Глубина здесь не превышала полутора метров, и Витька опять решил поплавать и разузнать, есть ли здесь рыба.
Не без волнения смотрел Гусь, как Витька, нырнув с лодки, поплыл вдоль гряды.
Непривычный, причудливый мир открылся взору подводного пловца. Луда напоминала хребет гигантского чудовища. На гребне саженные валуны и каменные глыбы с острыми гранями, а на склонах, круто уходящих в синеватую глубь, — песок и галька. Казалось, какой-то чудо-великан взял да и просыпал на дно озера пригоршни этих валунов и глыб. Нигде ни травинки, и всюду, куда ни глянь, — мальки. Их много, сотни тысяч, миллионы. Вода от этого кажется живой сеткой, которая находится в непрестанном движении. Прозрачные, тускло окрашенные рыбешки тыкались мордочками в стекло маски и пытались что-то склевывать с рук, плеч, с живота Витьки. Но их прикосновения были столь слабы, что не ощущались.