— Ты о чем задумался? — вдруг спросила Танька.
— Да так… Витька-то Пахомов сколько жил в городе и не привык. В деревне хочет остаться…
— Насовсем?
— Насовсем. Охотиться, говорит, буду, рыбу ловить, работать.
— А работать в колхозе?
— Наверно. Где же еще! Мы с ним ружья хотим купить. А ему отец и щенка обещал…
Танька внимательно взглянула на Ваську:
— И ты будешь охотиться?
— Конечно!
— А как же город? — Голос Таньки дрогнул.
Вот тут бы и сказать Гусю, о чем он думал, открыть бы Таньке свою душу! Так нет, не решился, испугался, что она не поймет, и слова застряли в горле. С напускной беспечностью Гусь ответил:
— Так ведь впереди еще целый год!
— Да… Верно, целый год!.. К тому времени я кончу первый курс. Ты приедешь в город, и мы будем встречаться часто-часто. Каждый день! Правда?
Гусь только головой кивнул.
Они долго бродили по тропке, проложенной вдоль берега Сити, вспоминали школьных товарищей, Кайзера. Потом Гусь рассказывал о Пайтовом озере, о Прокатове, о своей работе. Танька не перебивала его, ничего не спрашивала и лишь плотней прижималась к нему плечом: от реки тянуло прохладой.
— Ты озябла! — наконец догадался он.
— Ничего…
— Вернемся. Простудишься…
Когда они вошли в деревню, почти все огни были потушены, лишь в клубе да у Шумилиных светились окна.
— Наши не спят. Меня ждут, — сказала Танька.
— А ты не боишься, что тебя будут ругать?
— За что?
— Да вот, что ты… со мной.
— Глупости!.. Между прочим, папа не раз говорил маме, что, когда ты перемелешься, из тебя выйдет настоящий человек…
— Это как — перемелюсь?
Танька пожала плечами.
— Наверно, он имел в виду твои похождения… Он и Сережку никогда не ругал, что с тобой водится. А вообще-то я и не боюсь! Вон девчонки, которые вместе со мной поступали, сразу на танцы стали бегать, с городскими парнями перезнакомились…
— И ты ходила на танцы?
Танька уловила в голосе Васьки нотку ревности и ответила:
— Нет. Но если бы не получила от тебя письма, пошла бы, — и искоса лукаво взглянула на Гуся.
Брови у Васьки сдвинулись, он насупился и очень серьезно сказал:
— Нет, ты лучше не ходи. Там ты одна. Обидят — и заступиться некому…
Танька молчала. Ну куда она пойдет без него, зачем? И танцы ей не нужны, и городские парни тоже, когда в Семенихе живет он, Васька Гусев. Ведь и в училище-то она поступила из-за него: побоялась, что уедет Васька после школы в город и завлечет там его какая-нибудь девчонка!.. Но сейчас она ничего этого не сказала. Просто подала Ваське руку и нежно, с грустью произнесла:
— Ну что же, до завтра?
Он не посмел ее задерживать.
— До завтра… Ты не обиделась на меня?
— За что?
— Не знаю… Так.
— Ну что ты! — Она вырвала свою руку и вбежала на крыльцо. — До завтра!..
Утром из центральной конторы колхоза пришло распоряжение перебросить комбайн Прокатова в четвертую бригаду на уборку ржи. Пахомов пришел сообщить об этом, когда Иван и Гусь только что завели комбайн. Вид у бригадира был хмурый и озабоченный.
— Раз надо, поедем в четвертую, — сказал Прокатов. — Раньше бы сказали, так мы бы туда по росе укатили…
Прокатов говорил так, будто у него не было ни малейших сомнений, поедет ли туда Гусь, а Васька между тем лихорадочно думал, как объяснить, что в четвертую бригаду ехать он не может.
— А ты что молчишь? — спросил Пахомов у Гуся.
— Я не знаю… На сколько дней туда ехать-то?
— А для нас не все ли равно? — удивился Прокатов. — Будем уж до победы, пока рожь не уберем. Может, Согрин свой комбайн настроит, тогда быстро управимся.
«Нет, ехать нельзя! — окончательно решил Гусь. — Оттуда за четырнадцать километров не прибежишь, а Танька и всего-то неделю будет дома…»
Прокатов, видимо, почувствовал внутреннее колебание Гуся и с легким укором сказал:
— Ты что, Гусенок? Не хочешь ли меня одного бросить?
— Вообще-то парню отдохнуть надо перед школой, — сказал Пахомов. — Может, там помощника найдут или, в крайнем случае, один поработаешь?