«Он ведь в Финляндию хотел попасть. А в Шухте финны. Вдруг и Гришка там? — И от волнения у Кривого выступал на лбу пот. — Выходит, я против брата иду. Нет, надо кончать с этим. Бросить винтовку, забрать документы и уйти. Пробраться бы на Бабаево, а там на поезд — и в Сибирь…»
Сколько ночей вот так думал Кривой, сколько раз готов был осуществить свое намерение, но что-то удерживало его, что-то мешало перейти от мыслей к делу. И он продолжал сидеть на замшелом пне, вслушиваясь в ночные звуки и всматриваясь через узкий прогал в подернутое туманом болото.
И вдруг Кривому померещилось, что в этом тумане маячит фигура человека. Кривой протер глаз и снова глянул на болото. Глянул и вздрогнул: там действительно шел человек.
«Это кого же леший несет?» — в тревоге подумал он и осторожно спустился к подножию горы. Лунный свет лишь местами пробивался сквозь густую хвою старых сосен, и здесь стоял синий полумрак причудливо переплетенных теней и светлых пятен на земле, в которых искорками поблескивали лаковые листочки брусники. Тени настолько искажали предметы, что хорониться не было надобности, но Кривой все же встал за дерево. Он бесшумно загнал патрон в ствол винтовки и затаился.
Человек был в накидке защитного цвета и военной фуражке. Он шел быстро и уверенно, будто хорошо знал этот путь. На краю болота на секунду остановился и быстрым взглядом окинул гору. На фуражке — это Кривой хорошо видел — сверкнула красная звездочка.
«Кажись, свой», — мелькнуло в голове.
Вот военный вошел в тень бора и неторопко, но широким шагом начал подниматься по чуть приметной тропинке. Когда до колючей проволоки осталось не более десятка шагов, Кривой с винтовкой наготове выскользнул из-за сосны и, оставаясь в тени, строго окликнул:
— Кто идет?
Человек замер, потом спокойно по-вепсски ответил:
— Свой человек. Не кричи.
Кривой опешил от неожиданности и тоже по-вепсски спросил:
— Чей — свой? Куда идешь?
— Мне в Коровью пустошь надо. Родню проведать…
В надтреснутом приглушенном голосе военного почудилось что-то знакомое. От смутной догадки у Кривого захолонуло сердце.
— Ты говори, к кому идешь? — спросил он, боясь верить себе.
Военный не отвечал.
В напряженной тишине двое, разделенные колючей проволокой, жадно всматривались друг в друга, но густая тень, смешиваясь с обманчивым лунным светом, не давала им разглядеть то, что каждый из них искал и жаждал увидеть.
— Васька, ведь это ты!..
Не помня себя, Кривой перемахнул через колючую проволоку, и братья бросились в объятия друг друга.
— Гришка, родной! Где пропадал столько годов? Я думал, ты… А оно вон как! Тоже с нами… Чуяло мое сердце, что ты где-то тут, близко. Каждый день, каждую ночь о тебе думал…
Кривой еще что-то бормотал в радостном смятении, но Григорий высвободился из его объятий, поправил фуражку.
— Я очень рад, что здесь тебя встретил и не надо идти в деревню: времени у меня в обрез. Ты один тут?
— Парнишка еще есть. Там. Спит. — Кривой махнул рукой на вершину горы.
— Хорошо. Тогда сразу перейдем к делу. Я пришел по заданию…
— К черту задания, к черту войну! Еще успеешь, дай хоть толком поглядеть на тебя! Встань вот так, на свет!
Кривой подтолкнул брата, повернул его за плечи, чтобы луна осветила лицо, и несколько мгновений умиленно смотрел на родные черты: широко расставленные глаза, крупный нос, тяжелый подбородок, пушистые родинки на правой щеке…
— А я уж хотел совсем отсюда убраться. В Сибирь хотел. Один живу, надоело все… А ну как ушел бы? Тогда уж нам никогда и не свидеться…
— Слушай, Василий! Мне нужна твоя помощь.
— Что могу, все сделаю!
— У меня трудное задание. Я вызвался провести свой отряд через болото на Мальменьгу…
— А чего тут трудного? — удивился Кривой. — Или дорогу забыл?
— Но я же пришел с той стороны! Я должен захватить Мальменьгу.
— Так там же наши!
— Ваши, — низким голосом четко произнес Григорий. — Разве ты не знаешь, что я — финн?.. Что́ так на меня смотришь? Советская форма — это для маскировки.
Кривой подавленно молчал. И мысли, и чувства — все спуталось.
— Ты что, не хочешь помочь? Я сам вызвался на эту операцию, я надеялся на тебя… Разве ты забыл, как разоряли наше гнездо, как высылали отца?
— Я все помню…
— Ну вот!.. Проведешь нас — и иди на все четыре стороны. Я и денег тебе дам кучу, куда хошь уезжай! Хошь за Сибирь…
Кривой тупо смотрел на свою винтовку, которая валялась на земле, — он выронил ее, когда кинулся к брату, — и не знал, что делать, что говорить. Он хотел быть подальше от войны, хотел, чтобы война никаким боком его не коснулась, а тут получалось…