- Вы не откажетесь быть моим секундантом, Феликс? - спросил Лабарж.
- С удовольствием, Жан! С удовольствием!
Ошеломленный вызовом Ковальского Новиков увидел, какое впечатление произвели на того условия Лабаржа, и немедленно осознал, что Ковальский был обеспокоен. Вероятно, неожиданным согласием Лабаржа и его хладнокровием. К тому же, как для Ковальского, так и для Новикова было очевидным, что если два человека приближаются друг к другу, стреляя, один из них обязательно будет убит. Не один превосходный стрелок по неподвижной мишени оказывался беспомощным, стреляя в движущуюся цель на ходу. А понимать, что при каждом шаге твоя опасность увеличивается во много раз... Многие дуэлянты, прекрасно владеющие определенным видом оружия, могут действовать с полным самообладанием только в том случае, если уверены в победе, но при дуэли на пистолетах на близком расстоянии даже новичок имеет шанс убить противника.
Позже, выйдя из кафе, Новиков, которому было двадцать пять лет, посмотрел на Жана с неприкрытым восхищением.
- Вам приходилось стрелять из пистолета? Я имею в виду на дуэли?
- На западе Америки каждый мальчишка начинает носить оружие как только становится мужчиной, обычно в пятнадцать-шестнадцать лет. У меня были дуэли, но неожиданные, без предупреждения, и всегда с людьми, привычными к револьверу.
Граф Феликс Новиков был взволнован. От Шина Бойара он кое-что узнал о Жане Лабарже, узнал о его жизни на западе - о ней Бойару тоже рассказывали, - о браконьерской торговле мехами в водах Аляски. Лабарж случайно услышал, как Новиков пересказывает его приключения друзьям, и не стал возражать. Он знал, что пройдет немного времени и эти истории дойдут до Ковальского.
Когда Лабарж с Новиковым прошли парк и вышли на поляну, Жан секунду подождал, обежав глазами расстояние, которое им предстояло пройти на дуэли. Ему не хотелось попасть ногой в яму или споткнуться о неожиданное препятствие. Но трава была ровной и хорошо постриженной. Жан считал, что если Ковальский привык стрелять из стойки, он постарается выиграть дуэль первым выстрелом из начальной позиции.
Ковальский был нервным и раздражительным. Лабарж казался ему профессиональным дуэлистом, хотя ни один профессионал, находящийся в здравом уме, не стал бы предлагать такие условия. Впервые в жизни Ковальский плохо спал перед поединком.
Секунданты отмерили расстояние, и противники заняли позицию ярдах в тридцати друг от друга.
Полковник Балачев стоял по стойке смирно посередине между дуэлянтами и немного в стороне от линии огня.
- Желает ли кто-нибудь из вас извиниться?
- Нет. - Голос Лабаржа звучал спокойно. - Я не желаю.
Он стоял, не шевелясь, ожидая начала поединка. Рот его пересох, в желудке затаилась неприятная пустота. Это ожидание было хуже всего, но он точно знал, что ему надо делать.
- Нет. - Ковальский говорил с уверенностью.
- Я начинаю считать, - отчетливо произнес Балачев. - Буду считать до трех. При счете три вы начинаете стрелять и начнете двигаться навстречу друг другу, стреляя по своему разумению до тех пор, пока кто-либо из вас окажется не в состоянии продолжать. Вы меня поняли?
Оба противника кивнули.
Солнце еще не поднялось над деревьями; на траве лежала роса. Где-то в листве зашуршала птичка, а за полем в тишину раннего, ясного утра ворвалось карканье вороны.
- Один!
Жан ощутил, как по шее потек ручеек пота. Ковальский стоял к нему боком с поднятым в классическом стиле револьвером. Он начнет стрелять как только поднимет оружие на уровень груди, но Жан отступит чуть в сторону перед самым выстрелом. Если он начнет шагать с правой ноги, а Ковальский в это время выстрелит, Жан окажется вне линии прямого полета пули... во всяком случае, он так надеялся.
- Два!
Неожиданно вблизи закаркала ворона, и Жан увидел, что Ковальский вздрогнул, ему показалось, что противник чуть не выстрелил, но вовремя остановил себя. Жан почувствовал, как собирается пот на лбу, он надеялся, что капли не попадут ему в глаза. На ноге у него начала дергаться мышца.
- Три!
Жан Лабарж шагнул вперед и немного в сторону правой ногой и рядом с ним свистнула пуля. Ковальский умел стрелять, но на этот раз промахнулся.
Держа револьвер чуть выше пояса, Жан быстро зашагал в сторону русского. Утро было очень тихим и он слышал, как шелестит трава под его ботинками. По щеке стекла струйка пота, и в это время тишину утра разорвал второй выстрел. Прошла лишь доля секунды, однако он шел. Он почувствовал, как пролетела мимо вторая пуля, потом понял, что это должна быть третья, потому что он уже слышал грохот второго.
Он шел быстро, считая каждый шаг; на седьмом он откроет огонь. Жан ощутил удар попавшей в него пули и услышал свист еще двух, пролетевших рядом, а затем сделал седьмой шаг и выстрелил.
Жан стрелял с бедра, плотно прижав локоть к телу, чтобы при отдаче оружие было устойчивее, и мягко нажав на спуск. Он почувствовал, как подпрыгнул в руке револьвер, и отвел курок для второго выстрела.
Ковальский пошатнулся, потом колени у него подогнулись, револьвер выпал, и он начал падать. Он упал на траву спиной, тяжело ударившись о землю ногами . Он был мертв.
Лабарж посмотрел на человека, которого послали, чтобы убить его. Он осторожно опустил курок и по привычке затолкнул револьвер за пояс. Новиков бросился к нему с протянутой для поздравления рукой.
- Чудесно! Чудесно! - Новиков был взволнован. - Я никогда не видел ничего подобного! Он стрелял, а вы шли!..
Балачев поднял револьвер Ковальского и посмотрел на цилиндр.
- Пустой! - Он посмотрел на Лабаржа неверящими глазами. - Сударь, разрешите поздравить вас! Впервые вижу пример подобной храбрости! Впервые, сударь!
- Благодарю вас.
Жан старался держаться прямо, несмотря на начинающуюся боль. Стала намокать кровью рубашка.
Когда они уселись в карету, Жан сказал: - Прямо домой, и не останавливайтесь.
Новиков пристально посмотрел на него, обеспокоенный необычным тоном, затем внезапно встревожился.
- Вы ранены! Он попал в вас!
- Отвезите меня домой.
Когда карета остановилась на обочине, Жан вышел и держась неестественно прямо, зашагал к двери. Он слышал, как Новиков расплачивался с кучером, потом дверь открылась, и он, ничего не видя, ступил в холл. А потом ноги его подкосились, и Жан почувствовал, что падает. С лестницы послышался визг. Последнее, что он помнил, - это кинувшаяся к нему Елена.
Он очнулся, лежа на постели под пологом, глядя в собравшуюся над собой темноту. Повернув голову, он увидел, что на другом конце спальни, возле занавешенных канделябров сидит, читая книгу, Елена. Он долго смотрел на нее, на ее красивые губы и гордые линии лица, смягченные сейчас тенями комнаты, точно так же, как иногда они смягчались солнечным светом. Он не заговорил - у него не было никакого желания говорить - а лишь лежал, думая о ней и обо всем, что произошло с тех пор, как они встретились на мокром от дождя причале в Сан Франциско. Теперь это казалось ему очень далеким: Тихий океан, просторы Сибири - все было далеко. Прошло несколько месяцев, как они оставили раненого Александра Ротчева в замке Баранова, и вот он сам ранен и по той же причине.
- Я тяжело ранен?
Елена уронила книгу и бросилась к нему.
- Жан! О, Жан! Ты пришел в себя!
- Похоже на это. Я ведь не тяжело ранен, правда?
- Нет... пуля прошла насквозь, и никто об этом не знал, никто даже не догадался, что он в тебя попал. Доктор говорит, что рана тканевая, но ты потерял много крови, одежда вся промокла, особенно снизу. Но никто ничего не знает.
- И не должны знать. Какой сегодня день?
- Тот же самый... сейчас почти полночь. Я ждала, пока ты придешь в сознание, прежде чем предупредить царя.