Когда тяжелые мысли одолевали его, Мамырбай обычно брал двустволку и отправлялся пострелять куропаток, а если не было куропаток, то ловил сеткой перепелок.
Сегодня Мамырбай пас овец. Отара медленно поднималась по склону. Выбравшись наверх, он сел на большой камень — и тут вдруг где-то среди зеленой травы на противоположном берегу реки подали голос перепелки. Им отозвалась перепелка с этого берега, и вскоре зеленое пространство заполнилось звонкими чистыми звуками птичьего пения. В разные годы выходило по-разному, иногда на этом склоне перепелок бывало много, иногда они почти не появлялись. Этим летом — сплошной гвалт стоит, пересвистывается сразу десяток. Вчера Мамырбай пас здесь овец и пожалел, что не взял с собою свистульку-манок и сетку — нехитрые, но верные орудия лова. Сегодня он захватил их. Он и раньше, когда досаждали неприятные мысли или если просто выдавалось свободное время, ловил перепелов. Наловит, сведет их по двое драться, словно петухов, а потом отпустит; некоторых он забирал домой, сажал в клетку и выкармливал — иногда у него собиралось до десятка перепелов, и все без конца пели. Но с тех пор, как он уехал учиться в город, перепела в доме повывелись.
Сейчас его внимание привлек перепел, подававший голос где-то очень близко. Девять раз кряду повторил свою песню — проверял свою силу, совсем оглушил гору. Когда он пел, другие перепела, затаившись, молчали. Мамырбай подумал, что ему не приходилось еще встречать такого сильного певца.
До чего интересна игра перепелов! На восходе солнца они вольно гуляют среди росистых горных трав, вытягивают свои шеи, похожие на маленькие изогнутые тыковки, старательно собирают блестящие капельки влаги с каждой травинки, с каждого листочка. А как один кидается на зов другого, без остановки пробирается среди высокой травы! И сколько бы они ни бегали в зеленых зарослях, никогда не намочат свое оперение, настолько все у них плотно, аккуратно подобрано, ни перышка не торчит. Услышав зов подруги, перепел приходит в буйное состояние, ничего не замечает. Обманутые свистулькой-манком, одни торопятся на звук, другие просто с пением бегают в одном месте. Оказывается, перепел не может преодолеть на бегу даже маленькую ямку или неглубокий арык…
Мамырбай расстелил сеть немного ниже того места, где слышались голоса перепелок, — она легко держалась на высокой траве. Сам спрятался под кустом и потихоньку начал свистеть в манок, подражая пению перепелки. Перепел, заглушавший всех остальных, замолк было, но потом отозвался. Начал метаться, пришел словно бы в состояние опьянения. Забыл и про росу, которую собирал, чтобы утолить жажду, и про густую траву, и про других перепелов, которых он старался перекричать. Перестал ловить бабочек, которые порхали вокруг и садились на цветы. Казалось, для него на свете ничего другого не осталось, кроме голоса перепелки, прозвучавшего где-то ниже по склону; казалось, голос зовет только его, и если он скорее, сейчас же не доберется до подруги, то через некоторое время совсем ее не найдет. Он высунул из травы свою кокетливую головку, громко запел, раздувая шею, и, стоя на месте, несколько раз взмахнул крыльями. Все перепела на склоне тоже враз отозвались и повернули головы в сторону, откуда послышался голос свистульки. Но тут возникло неожиданное препятствие. Словно какой черт дернул того перепела, что находился ближе всех к сетке: принялся бегать вокруг сетки, желая не подпустить к зовущей самке ни одного соперника, начал пугать других перепелов — на ходу сцепился с некоторыми, отогнал подальше. Те перепела, что находились в отдалении, словно поняли его намерения, остановились как бы в благодушном удивлении, подпевали один другому. В это время самый сильный перепел пробежал все же под самую сетку и запел там. Мамырбай привстал было, перепел взмахнул крыльями… видно, он был очень крупный — не зацепился, не запутался сразу в сетке, остался свободным — и продолжал подскакивать под сетью, пытаясь взлететь. Рядом с ним подскочил еще один — и тут же запутался в сетке. Мамырбай поймал обоих, посадил их в два небольших мешка; попав в темноту, птицы начали сердиться, шумели, бились в мешках. Мамырбай вытащил самого сильного перепела, взял в руки. Он и вправду оказался очень крупным. Понял, что попал в плен, смотрел пристально куда-то вдаль бусинками глаз, и видно было, что хочет вспорхнуть, хочет вольно бежать в траве, хочет петь. Похоже, внимательно прислушивался к перепелу, который пел сейчас за рекой, и досадовал, что тот без него чувствует себя богатырем… ах, если бы ему удалось вырваться на волю — он бы показал тому!