Родник не любил злонамеренных, ленивых, неряшливых. Если приближался грязный человек, родник волновался, зеркало его мутилось… Но защитить себя родник не мог, а ведь каких только нет людей… Говорят, одна заносчивая молодка, которая и весной и летом жила здесь, на теперешнем берегу, однажды ранним ясным утром, поленившись налить воды в таз, постирала пеленки своего шестимесячного ребенка прямо в роднике, осквернила родник, попрала его святость. И тогда родник разверзся и выпустил из себя необозримо большую полноводную реку… Она затопила все окрест и, превратившись в озеро, оставила под водой множество юрт, огромное количество скота и всех пастухов. Кто не слышал о том, что и посейчас волны выбрасывают на берег предметы, потонувшие тогда? С тех самых пор озеро Сон-Куль считают священным, как и родник, исторгнувший его. И живет поверье, что с тем, кто приходит к его водам с черным умыслом, обязательно случится нехорошее…
Серкебаю казалось, что Сон-Куль лишь сейчас на его глазах стал озером, лишь сейчас разверзся священный родник и выпустил фонтаны воды, в лицо его ударяло дыхание волн, желающих унести его, сила их и ярость напугали его.
«Действительно ли это я — в черном платье? Я, превратившийся в черную змею?.. Но ведь я сделал доброе многим… Моя прошлая вина давно уже смыта. Я чист, я честен. Прошлое должно было меня простить, оно должно было взвесить, велика ли моя вина. Почему оно так памятливо, почему не прощает? Бедная Бурмакан, как я очутился тогда там, на берегу… Всю жизнь вина перед тобой не давала мне уснуть спокойно, не дает и сейчас… Минувшее стоит перед глазами. Голос несчастной насквозь пронзает меня… Почему я пошел туда, почему, почему?» Серкебай устремил свой взгляд вдаль. Черное платье продолжало идти, оно то ударялось обо что-то, то его поглощала ночная темень, опять оно возникало, ковыляло, двигалось то ползком, то раскачиваясь. Это Серкебай или же Прошлое, принявшее вид Серкебая?
А-а, видишь? Не ты ли это, Серкебай? А там — не юрта ли бая по имени Кулменде, это к ней ты подбирался, извиваясь, точно змея? Ведь это Кулменде владел белой юртой, вмещавшей сто человек гостей? А Бообек, тот, что умер от удара копытом, — он ведь закадычный друг твоего отца? И Бурмакан была его средней дочерью? Тебе известно, Серкебай, что Кулменде приходился ей далеким дядей по матери, что несчастный Бообек, желая, чтобы дочь ходила сытой, сам привел ее к юрте Кулменде и просил взять в услужение — чтобы она хоть посуду мыла? Помнишь, Бурмакан пошел тогда четырнадцатый год, она могла выжить в байской юрте лишь по природной своей выносливости? С утра до вечера не отходила от котла и от посуды; едва забрезжит рассвет, уже возится с очагом, выгребает золу; вечерами стелила постели хозяевам и гостям; по правде говоря, трудилась и за невесток богача; трижды в день ходила с ведрами по воду, — неокрепшей, хрупкой девочке это было куда тяжелее, чем верблюду тащить его поклажу. Когда еще живы были ваши отцы, разве не сделали они все, чтоб подружились их дети? Да, ты, Серкебай, не выполнил заветов отца. Твой отец не брался за такие дела. Подобно тебе, он тоже был единственным сыном у родителей. Однако если желал, мог защитить весь аил. Неспроста его звали батыр Сарман — богатырь Сарман. Он был из тех молодцов, что не вздрогнут, если мимо проползет дракон, — не знаю, в кого ты уродился, сын своего отца? Слушай и правым и левым ухом, расскажу тебе, Серкебай, об одном лишь геройстве, совершенном твоим отцом. Случилось это за шесть лет до твоего преступления, в тысяча девятьсот восьмом, в тот год, когда умер твой отец… Он умер от тифа и вместе с собой увел и твою мать Бюбю. Он смеялся над теми, кто печалился, что у них всего один сын. «Самка черноухих пантер родит лишь одного, храбрые рождаются единицами, — любил повторять он. — Пусть сын один, но если хорош, то заменит целый город, а вот тридцать сыновей, но плохих, не достойны рукояти одной плетки. Пусть мой сын живет счастливым, пусть знающие его говорят — вот идет сын Сармана. Ох-хо, если от меня и будет тридцать сыновей, ни один из них не будет похож на меня. В жизни я — один, и если хоть кто-то из сыновей повторит меня, я перестану быть собой. Хорошо, что сын мой не похож на меня!» Вот таким был твой отец. Ни слова не вымолвит, случись хоть кровавое побоище; не вздрогнет, если у него отвалится полживота. В тебе нет ни одной отцовской черты. Напомню, расскажу о храбрости твоего отца, ты забыл о ней… но лучше… лучше поспеши домой. Беги домой! Все, кроме тебя, уж давно собрались. Сидящие в зале давно ушли к ней. Твоя старуха упала с кровати и скончалась.