— Мы в любой момент сможем свернуться и поехать домой или в город. Кстати, как ты относишься к итальянской кухне? Мы можем позавтракать дома, пообедать на берегу, а поужинать в итальянском ресторане, я знаю один очень славный.
— Очень хорошо отношусь. Отличный план!
========== 23 ==========
Плюшевая кошка выбралась из машины и встала недалеко от тропинки, ведущей на пляж. Кошка всматривалась в линию горизонта. Она и сама не знала, что ее так заворожило. Просто стояла, смотрела, слушала, как тихо переговариваются волны. Туу-Тикки уже давно спустилась к песку и почти закончила обустраивать «полянку», когда Кошка прошла мимо нее и остановилась у самой границы между влажным и сухим песком. Босоножки она держала в руках. И по-прежнему внимательно вглядывалась в даль. Кошка слушала. Океан был не просто живым существом. Он казался огромным старым мудрым драконом. И если правильно задать вопрос…
На какое-то мгновение Кошка очнулась, огляделась, увидела Туу-Тикки, подошла поближе, поставила на землю босоножки, вернулась к воде и пошла вдоль линии прибоя так, чтобы слегка касаться воды. На ходу всегда лучше думается. А уж тем для размышлений хватало. Вопросов тоже. Например, почему ей так тревожно и так странно? Откуда это почти не исчезающее чувство дежавю? Почему Туу-Тикки кажется настолько «своей»? И почему, черт возьми, не проходит и часа, чтобы она не вспомнила Жабу? Ответы на все эти вопросы легко находились: новая страна, новое место, но немного знакомое по сериалам и фильмам, год довольно плотного сетевого общения с Леди из Фриско, множество историй и фотографий, которые она выкладывала у себя в дневнике… То и дело обнаруживаемое сходство со вкусами и мечтами Жабы тоже можно было объяснить. Например тем, что обе они — и Жаба, и Туу-Тикки — выходцы из советского пространства.
Обе. Обе?! Да Туу-Тикки лет двадцать пять максимум. Какое, к чертям, советское пространство? Но ведь она поминала советские времена. Или Туу так просто выражается? Но с чего бы?
А еще какое-то почти неуловимое сходство. И трубка. И голос. И интонации…
Да нет. Ерунда. Просто запах трубочного табака вытянул ворох ассоциаций, а дурная башка с тоски устроила перенос. За два года Кошка так ни с кем больше и не подружилась настолько же крепко, как с Жабой, а тут такая богатая почва. Богатая, кто бы спорил. Эх. Хорошо бы подружиться с Туу-Тикки также, как было с Жабой. Но ведь мы на разных континентах живем. Ни тебе в гости сходить по первому зову, ни поговорить толком. Сеть — это хорошо, но личное общение — совсем другое, совсем не то.
«Ох, не нравится мне твое настроение, киса. А что делать? Подойти к Туу-Тикки и спросить: «Жаба, это ты»? Бред же! Вряд ли Туу обидится, но осадочек-то останется. А нам еще несколько дней общаться. Да и вообще нехорошо своих тараканов на чужие головы пересаживать».
Плюшевая кошка огляделась. Она ушла так далеко, что места, где расположилась ее подруга, не было видно. Пришлось разворачиваться и топать в обратном направлении. Пока она распутывала клубок собственных чувств и мыслей, успел подняться ветер. И теперь он, сильный и неутомимый, непрерывно дул в лицо. От сочетания воды и ветра у Кошки замерзли ноги, и она выбралась на сухой песок. Идти так было тяжелее. Но ей того и надо. Она раскинула руки, словно собралась взлететь, тряхнула головой, расшвыривая остатки мыслей, зло и весело рассмеялась, пробежала несколько шагов, подобрала подол длинной юбки и медленно пошла вперед, ощущая, как счастье наполняет и переполняет ее. «Спасибо, ветер», — тихо сказала она.
Туу-Тикки спокойно курила на песке, дожидаясь, когда Кошка нагуляется. И прикидывала, много ли привычек она перенесла в новую жизнь из старой. Получалось вроде бы немного, но за полтора года Туу-Тикки успела совсем забыть себя-прежнюю. Это и неудивительно: депрессия «стирает» память, стресс «стирает» память, а хватило и того, и другого. И то, что первые дни в Сан-Франциско Туу-Тикки и Грен прожили словно под успокоительными, ситуации не облегчало.
О том, что она пригласила Кошку в Сан-Франциско, Туу-Тикки не жалела. Вон Тави вообще не рвала связей, Тами старых друзей в гости не приглашала, но продолжала общение, так что почему бы и нет. К тому же, по собственным ощущениям, Жаба была крепко должна Плюшевой Кошке. Пришла пора отдариваться.
Кошка обнаружила Туу-Тикки на том же месте, задумчивую и попыхивавшую трубкой.
— Прости, — сказала Кошка, — я немного увлеклась и ушла слишком далеко раньше, чем это заметила. Но здесь столько энергии, хоть ложкой ешь! Океан, он такой… сильный, такой… надежный. Я всего-то ступни намочила, а такое чувство, будто в источнике с живой водой искупалась. И этот ветер! Знаешь, у меня с детства в голове картинка сидит, как я иду по пустому пляжу вдоль кромки прибоя, и ветер в лицо, и волосы и платье развеваются, а мне хорошо, я словно птица в небе, и в этот миг мне подвластен весь мир.
Кошка замолчала, закрыла глаза и снова подставила лицо ветру.
Туу-Тикки ничего не сказала, только улыбнулась. Океан — это чудо, и как всяким чудом, Туу-Тикки им не злоупотребляла. Она бывала на берегу не так часто, как могла бы, обычно одна. Долго бродила в раздумьях, дожидаясь, пока ветер выдует все мысли из головы. Раньше, давно, она много ходила пешком, чтобы обдумывать свои истории. Потом истории переселились под подушку и обдумывались перед сном. Потом и вовсе ушли. Началась другая жизнь, непохожая на прежнюю. И к океану Туу-Тикки ходила не за историями, а за ответами.
Солнце перевалило через самую высокую точку и начало примеряться, как бы ему к вечеру половчее нырнуть в этот самый океан, и Туу-Тикки спросила:
— Может, ты хочешь пить? Солнце и ветер очень сильно сушат.
— А? — вопрос прозвучал более чем вовремя — Кошка чуть было не убрела снова в какие-то неведомые дали. — Да… Точно… Хочу.
— Усаживайся, — Туу-Тикки указала ей на складной стульчик с тканевыми спинкой и сиденьем. — У нас есть зеленый чай, есть фрукты и сэндвичи с индейкой и салатом.
Кошка начала с чая. Похоже, она уже давно хотела пить, но не осознавала этого. Вскоре выяснилось, что проголодаться она тоже успела. Так что и сэндвичи, и фрукты пришлись кстати.
— Посидим еще немножко или уже пора возвращаться?
— А как тебе хочется. Нам совершенно некуда спешить. Коты накормлены, Кай выгуливает себя сам, дома нас никто не ждет.
— Так вот как его зовут. Я вчера так у тебя и не спросила, а пес не признался. Давай еще посидим. Здесь так хорошо!
Туу-Тикки кивнула. На берегу и правда было хорошо.
— Через пару часов прилив поднимется сюда, — заметила она. — Так что уйти придется. Тут будет море.
— Ого!
Кошка перебралась со стула на песок, подтянула колени к подбородку, обхватила колени руками. Разговаривать не хотелось. Хотелось просто сидеть и ни о чем не думать. Буйное веселье, подаренное ветром, сменилось тихой радостью, покоем и внутренней тишиной. Такое с Кошкой случалось редко, и она боялась спугнуть это настроение.
Туу-Тикки сидела на стуле и молчала. Вот что с Кошкой всегда было хорошо — так это молчать. А это место — шум ветра, шорох прибоя, редкие крики птиц, далекие яркие черточки парапланов — располагало к молчанию.
По берегу с юга на север трусцой пробежал мужчина с крупным серым хаски. Когда он вернулся, все так же трусцой, вода поднялась выше и затопила его старые следы. Волны начали тихо накатываться на песок в паре метров от Туу-Тикки, и она быстро собрала остатки еды и термос в корзинку, сложила стулья и потянулась. Тронула Кошку за плечу и сказала:
— Нас просят удалиться. В ближайшие часы этот пляж будет только для океана. Пойдем?
— Да, конечно. Спасибо, — последнее слово было адресовано воде. Кошка встала, размяла затекшие спину и ноги и направилась вслед за Туу-Тикки к машине.