В Италии попытки в области создания авангардистской организации оставались связаны со старыми художественными воззрениями и даже не достигли точки теоретического выражения (единственным исключением может служить экспериментальная антифункционалистская группировка, которая в 1955 году основала наиболее влиятельную секцию Международного движения за имажинистский Баухаус).
Одновременно с тем во всем мире, от США до Японии, воцарилось бездумное подражание наиболее безобидным и вульгаризированным образцам западной культуры (представители американского авангарда, собранные в американской колонии в Париже, настолько подвержены конформизму, что он привёл их к полной идеологической, социальной и даже экологической изоляции). Что касается культурного производства народов, до сих пор находящихся под пятой культурного колониализма (причиной которому часто служит политическое угнетение), то даже если оно является прогрессивным по меркам своей страны, то в культурно развитых странах оно неизбежно играет реакционную роль.
Критики, которые положили в основу своей карьеры устаревшие творческие системы, притворяются, что обнаружили новые достижения в греческих фильмах или гватемальских романах. Их антиэкзотичная экзотика заключается в возрождении старых форм, давно используемых и уже исчерпанных в других странах; что служит, однако, главной цели экзотики: побег из реальных условий жизни и творчества.
Из культуры рабочих государств для нас сегодня представляют ценность лишь эксперименты Брехта в Берлине, поставившего под сомнение классическое понятие спектакля. Только Брехту удалось противостоять глупости правящего социалистического реализма. Сейчас, в момент распада социалистического реализма, мы можем ожидать большего от революционного вторжения интеллектуалов рабочих стран в реальные проблемы современной культуры. Поскольку ждановщина была чистейшим выражением не только культурной дегенерации рабочего движения, но и консервативной культурной позиции буржуазного мира, те, кто сейчас выступают на Востоке против ждановщины, вне зависимости от их субъективных намерений, не могут вести такое противостояние просто во имя большей творческой свободы, подобной свободе Кокто. Смысл отрицания ждановщины заключается в отрицании ждановского отрицания «ликвидаторов». Единственный способ преодоления ждановщины заключается в реальном осуществлении свободы, которая является осознанием нынешней необходимости.
Последние годы также были не более чем периодом беспорядочного сопротивления беспорядочному правлению реакционного слабоумия. Нас было не так много. Но мы не должны останавливаться на вкусах или незначительных результатах этого периода. Проблемы культурного творчества могут быть решены лишь в связи с новым подъёмом мировой революции.
Платформа предварительного противостояния
Революционное действие в области культуры должно быть нацелено не на передачу или объяснение жизни, но на её освобождение. Оно должно атаковать несчастье по всем фронтам. Революция не ограничивается определением уровня индустриального производства или владельцев средств производства. Вместе с эксплуатацией человека необходимо уничтожить порождённые ею пристрастия и привычки.
Необходимо установить новые желания, соотносящиеся с современными возможностями. Сейчас, в разгар борьбы между современным обществом и силами, которые собираются его уничтожить, мы должны найти первые элементы более совершенного строительства окружающей среды и новые модели поведения. Это будет и экспериментом, и пропагандой. Всё остальное относится к прошлому и обслуживает его.
Сейчас нам необходимо предпринять организованную коллективную работу, направленную на унитарное использование всех средств изменения повседневной жизни. То есть в первую очередь мы должны признать взаимозависимость этих средств в перспективе ещё большего доминирования природы, ещё большей свободы. Мы должны создать новые типы окружений, которые будут одновременно и инструментом, и результатом новых форм поведения. Для достижения этой цели мы изначально должны опытным путём использовать ныне существующие повседневные образы действий и культурные формы, отказываясь признавать за ними какую‑либо ценность. Сам критерий новизны и формального изобретения утратил своё значение в традиционном контексте искусства, то есть в контексте недостаточного, фрагментарного средства, в котором частичные новшества уже устарели и потому просто невозможны.