Когда гроб вынесли, Шувалов приказал:
— Подайте чернильницу!
Он был прикован к этим ежечасным докладам, как раб к веслу галеры. Взмах. Еще взмах. В промежутках не оставалось времени сообразить, куда движется судно.
— Я хотел бы осмотреть содержимое этого сундука, — сказал Иван Дмитриевич.
— Поздно хватились. Все вывезено в австрийское посольство.
— Ключ дал камердинер?
— Какое там! Вместе с Хотеком перерыли кабинет и нашли. В сигарнице… Занятный ключик. Кольцо сделано в виде змеи, кусающей собственный хвост.
— А что было в сундуке? — спросил Иван Дмитриевич.
Не отрываясь от доклада, Шувалов перечислил: ордена, золотая шпага, деньги в русских банкнотах. Довольно много. Еще папки с документами и пачки женских писем. Именно женских. Они были перевязаны шелковыми ленточками различных цветов. Значит, от разных дам… Жирная клякса упала с пера на доклад и растеклась по государевой титулатуре.
— Черт! — нервно скомкав лист, Шувалов бросил его на пол. — Не занимайтесь пустяками, господин Путилин! Если мы до завтра не схватим убийцу, такие головы полетят, что уж вам-то на своем месте точно не усидеть. Или вы хотите снова стать смотрителем на Сенном рынке?
Когда-то Иван Дмитриевич служил в этой должности, и сейчас угроза шефа жандармов не столько напугала, сколько щекотнула самолюбие; лестно было, что сам всемогущий Шувалов посвящен в, подробности его биографии.
Новый лист, титулатура, несколько строк доклада, в которых свободно уместились все немногочисленные новости, росчерк подписи, и Шувалов укатил. Ближе к Дворцовой площади, где телега ломового извозчика впоролась в фургон с гробом князя фон Аренсберга, толпились, галдя, зеваки, ругались кучера, но вот с местом происшествия поравнялась карета Шувалова, украшенная двуглавым орлом, и разом все стихло — так усмиряются бушующие морские валы, когда с корабля на них льют масло из бочонков. Стоя в эркере, у закрытого окна, Иван Дмитриевич ощутил на лице ледяное дуновение власти. Хозяин требует службы, начальник — повиновения, а настоящая власть, вершинная, уже ни в чем не нуждается, ничего не требует, только бы помнили о ней всегда, в каждую минуту жизни. Подлинная власть похожа на любовь: забыл — значит изменил.
Смерть князя потому и устрашала многих, что убийцы, задушив иностранного дипломата — и не где-нибудь, а в двух шагах от Зимнего дворца, — как бы начисто забыли о существовании этой власти. В такое трудно было поверить. Не бывает такого, тем более в России. Быть не может! Нет, думали Певцов с Шуваловым, преступники ничего не забыли. Помнили. Еще как помнили! Оттого и убили.
На улице появился разносчик с газетами, и камердинер наряжен был купить все какие ни на есть.
Еще раньше, пока Певцов ездил за студентами, Иван Дмитриевич призвал в Миллионную тайного агента Левицкого. Левицкий составил реестр дам, бывших в связи с фон Аренсбсргом за последние два года. Реестр вышел довольно длинен, но нельзя сказать, чтобы сильно порадовал Ивана Дмитриевича. Поскольку Левицкий основывался на случайных встречах и мимолетных обмолвках, большинство дам характеризовалось таким образом, что ничего не разведаешь. Например: блондинка, вдова, любит тарталетки с печенью. Или: рыжая еврейка, имеет той же масти пуделя по кличке Чука. Или так низенькая, при ходьбе подпрыгивает (видел со спины). А то и вовсе написана какая-то бестолковщина: была девицей. И все! Лишь одна дама имела фамилию и даже адрес — госпожа Стрекалова, жена чиновника Межевого департамента, проживающая в Кирочной улице, в доме купца Шухова. Прошлым летом, во время гулянья на Крестовом острове, ее представил князю сам Левицкий.
Ивана Дмитриевича прежде всего интересовали те номера реестра, которые посещали княжескую спальню и могли знать про сонетку. На это Левицкий резонно заметил, что князь как дипломат и человек общества очень пекся о своей репутации; та есть мог, конечно, привезти к себе номер, скажем, третий, но только изредка, будучи в порядочном градусе, когда забывается всякая осторожность, а вообще-то навещал своих пассий на дому. Пригласили кучера, и тот сообщил, что да, было дело, возил барина в Кирочную улицу. «Межевые чиновники часто отлучаются из Петербурга», — шепнул Левицкий.
Попутно выяснилось, что княжеский камердинер прежде служил там же, в Кирочной, и лишь месяц назад занял нынешнее место.