Туллия, с утра настроенная дурно, пришла в исступление. С ней начался один из ее обычных припадков панического страха.
Ей послышалось, будто кто-то переломил кость в жареном. Это было последней каплей переполнения ее сегодняшних самодурств.
Пьяная, трясущаяся Туллия в ужасе вскочила со своего места. Глаза ее дико блуждали, как у безумной. В расстроенном воображении этой ужасной женщины предстала картина смерти ее отца, она заметалась, точно преследуемая врагом, крича отрывисто и бессвязно:
— Треск костей!.. Звук, давно забытый мной!.. В моих жилах кровь стынет от этого звука. Вот он… отец… вот он встает из-под земли, из могилы… он опять меня проклинает… — Она махала руками во все стороны, как будто кого отстраняя. — Скройся, тень, уйди!.. ужасный призрак, исчезни!.. твой взор страшен… уйди, уйди, отец!.. Он точно так глядел на меня, когда лежал под колесницей, раздавленный мною. Я выхватила бич и вожжи из рук раба… и мчусь, лечу… в груди загорелось адское пламя ненависти… под тяжелым колесом захрустели твои старые кости, несчастный отец… Хрустят они… хрустят и ломаются под колесницей дочери… я слышу вслед отцовское проклятие… его последнее слово, последний крик, предсмертное хрипение… Мой праздничный наряд обрызган отцовской кровью… Горячая, она обдала меня лавой вулкана, взвилась и взлетела до самого неба — это струя отцовской крови, пролитой дочерью родной!
Туллия стала горестно разглаживать складки своего платья, вместо воплей тихо бормоча воспоминания о совершенном ею отцеубийстве.
— И нельзя ничем смыть этих багровых пятен отцовской крови… жгут они меня, сверкают… вот… вот они… напрасно я меняю мои платья — на самых новых, чистых эти пятна все равно выступают, терзают мне сердце… тень погубленного отца витает подле меня, шепчет мне свои проклятия. Разве может иметь покой дочь-убийца?! Только забуду все, страдания сердца утихнут, и вдруг опять… опять тревога, муки, несносные терзания полнят всю мою несчастную душу.
Туллия в горючих слезах закрыла лицо руками и стояла молча, не замечая, что Брут в течение всего припадка находился подле нее, пытливо заглядывая в лицо с напускной лестью.
Глава III
Ужас злодейки
Все собрались вокруг гневной, обезумевшей тиранки. Ее ужас сменился яростью.
— Кто смел ломать кости при мне? — закричала она диким голосом. — Все знают, что я этого не выношу! Юний, ты не видел, кто это сделал?
Продолжая представляться пьяным, шут ответил со смешными кривляньями:
— А кто это может узнать? Виновно, должно быть, вино! Может статься, это я хрустнул… Собаки любят кости, а я твой пес. Вот тебе моя палка, поколоти хорошенько мою спину за это. — Он опустился на четвереньки и завыл по-собачьи.
— Да разве твои гнилые зубы могут грызть кости? Никогда этому не поверю, — отозвалась Туллия презрительно.
— Мои-то зубы не перегрызут?… О Немезида, если ты позволишь, я перегрызу даже золотой посох твоего Суперба!..
— Пора бы перегрызть!.. — шепнул Валерий Луцию.
Брут подошел к Тарквинию, дремавшему, отворотившись от пирующих.
— Что ж ты, дед седой, невесел, точно непрошеный гость? Насупился, как старый петух перед дурной погодой!..
— Кто же хрустел? — опять спросила Туллия настойчиво.
— Завтра это разберем, дай мне допить мой кубок… это десятый по счету. Завтра я найду, кто тебя обидел, да вот так на него и кинусь: гам, гам, гам!.. А он-то в моих лапах запищит, как кошка: мяу!..
Туллия улыбнулась. Дело почти совсем уладилось, но Секст подошел и все испортил.
— Матушка, — сказал он, — я знаю, кто переломил кость, и не случайно в зубах, а руками — тебе в насмешку.
— Клянусь Юпитером и Немезидой!.. — вскричала Туллия яростно. — Смерть моему злодею!.. Кто?
— Эмилий!
Настала минута, давно желанная тиранкой. Оракул запретил ей казнить Эмилия за бегство его сестры, нельзя было лишить его жизни и за любовь Ареты в силу обещания, данного ей мачехой при свидетелях под условием ее покорности воле старших при выдаче замуж. Другой предлог доселе не представлялся.
Тиранка наслаждалась.
Фульвия в ужасе прижалась к Лукреции.
— Сестрица, — шептала она, — гляди!.. Точно пламя сверкает в злых глазах нашей тетки!.. Я не могу на нее смотреть, боюсь. Сестрица, его убьют!..
— Да, — так же тихо ответила Лукреция, — бедный Эмилий!.. Он был честным человеком и хорошим воином.
— Сестра — сказал, Луций, — ободрись! Может быть, боги опять смилуются.
— А если у них не найдется к нам жалости, — злобно сказал подошедший Валерий, — то я отмщу за друга, если бы даже пришлось для этого идти против целого Рима. Долго мы терпели тиранство! Если погибнет Эмилий, я найду себе помощников не только в Риме, но и в других местах и справлю кровавую тризну.