Раздалось несколько глухих ударов грома, и перед удивленным и слегка испуганным стариком явилась светлая точка. С постепенной медлительностью она расширилась, приняла форму плывущего облака и превратилась в белую человеческую фигуру, черты лица которой Брут не мог ясно разглядеть, но тем не менее признал похожей на Евлогия, быть может, оттого, что явившийся, как и этот часто бывавший в Риме жрец — агент оракула, заговорил не по-гречески, а по-латыни, тихо, глухо, как бы стараясь изменить свой голос.
— Луций Юний Брут, не вмешивайся ни во что происходящее в Риме, не помогай друзьям твоим, пока боги не пошлют тебе повеления! Тарквиний будет изгнан — так решил Феб-Аполлон! Его жестокость разгневала богов сильнее, чем римлян. Твои друзья будут спасены без твоих стараний. Сивиллу почитай!.. Дай ей как можно больше, даров для храмов Аполлона, когда свершишь свой подвиг.
Призрак тихо двигался справа налево, Брут, встав со скамьи, преклонил колена и заговорил с ним:
— Дивная тень! Кто же возвестит мне повеление богов?
— Сивилла и вестник Прозерпины, если ты сохранишь втайне и это мое возвещение, несмотря на все искушения, какими боги станут испытывать тебя. Клянись мне, Луций Юний Брут, что ты раздашь по храмам лучшую часть сокровищ Тарквиния, когда получишь их!..
Брут поклялся. Видение исчезло, расплывшись в пространстве, как туман.
При новых глухих ударах грома пол поднялся, и Брут увидел себя опять на прежнем месте тесной пещеры.
Белокурый юноша с факелом ждал его у выхода и молча повел снова в город и проводил до гостиницы. У самых дверей ее начались обещанные испытания — Брута атаковали римские беглецы и принялись выпытывать о том, куда он ходил, с кем, зачем и что видел.
Но старый идеалист при всем своем простодушии не проговорился.
Глава XX
Пифия
Заря уже окрасила восток, когда Руф и Арпин, звавшиеся там Рофион и Орфей, отпустили Брута после длинного совещания о римских делах.
Старику некогда было отдохнуть. Он немедленно разбудил сыновей Тарквиния, и они втроем без слуг пошли в особую священную купальню. С молитвой омылись, потом оделись в богатое, совершенно новое платье, украсили головы лавровыми венками и пошли в храм. Рабы несли за ними их дары.
Когда они миновали сад святилища и взошли на его лестницу, предъявляя данный вчера жрецом знак для пропуска вопрошающих, жрецы-прислужники накинули им на головы, опустив и на лица, священные покрывала, окропили водой, в которой плавали лавровые листья и уголья с жертвенника, и повели дальше.
Храм Аполлона Дельфийского разделялся на три части: пронаос (преддверие, притвор), наос (святилище) и адитон (место прорицаний).
Брут шел с молчаливой важностью философа, опираясь на руку ведущего, стараясь, как требовалось, ничего не видеть.
Арунс шел с полным равнодушием, как уже бывавший тут, интересуясь только одним тем, какой ответ даст ему оракул, в силу которого он все-таки отчасти верил при всей своей подозрительности относительно жреческих плутней.
Никогда не бывший в этом храме Тит не захотел осилить своего любопытства, игнорируя с полною бесцеремонностью все замечания провожатого жреца.
Приподняв с лица покрывало, Тит увидел бронзовую статую Гомера, две вазы для мелких приношений — одну из золота, другую из серебра, обе подаренные Крезом, — увидел литую медную мачту с тремя золотыми звездами, поднесенную островом Эгина после Саламинской победы.
Тит прочел мимолетным взглядом на колоннах изречения семи мудрецов, написанные золотыми буквами:
«Благо тому, кто держит меру всему».
«Прежде чем делать, обдумай и взвесь».
«Сам смекай, времени не теряй».
«Упустишь время — не воротишь».
«Кто поручится, тот и мучится».
«Знай себя — и довольно с тебя».
«Ни много, ни мало — держись середины».
Пройдя это первое отделение, похожее больше на музей или кладовую, нежели на место молитвы, прибывшие вошли во второе, не имевшее потолка.
Там под открытым небом в центре стоял главный жертвенник, на котором день и ночь горел священный огонь и находились статуи Зевса, Аполлона и мойр, богинь судьбы (римские парки).
Сыновья Тарквиния гордо поднесли главному жрецу дары своего отца: деньги, золотую и серебряную посуду, пурпурные ткани.
— И я приношу дар носящему серебряный лук Аполлону, — заявил Брут смиренным тоном.
Жрец оглядел его как простого дядьку знатных юношей с головы до ног высокомерным взглядом, презрительно косясь на его сравнительно бедную, простую одежду, и спросил небрежно: